С ТАМАРОЙ НА САФАРИ

Часть 1

ПРИКАЗАНО ВЫПИТЬ

Айсберг наш блестел на солнце, переливаясь бриллиантовыми брызгами.  А на берег меня с Нанайцем никак пускать не хотели. С Санычем всё проще получилось. Он сразу на сухогруз российский пересел со шлюпочки, и вона – иди, ищи его в окияне-море. За Анютой приехал, его мудрейшество, посол венгерский. Усадил в роллс-ройс представительский и укатил в аэропорт, где уже «Боинг» авиакомпании «Малев» от нетерпения закрылками постукивал себя по бокам, в Будапешт отправиться желаючи. Танзанийские власти только честному слову посла поверили, что не даст он Анюте из машины раньше времени выпрыгнуть, ещё до трапа в аэропорту. Карантин в стране. Вот такая незадача. Коклюш на Африканском континенте свирепствовал уже второй месяц. Вот правительство и не позволяло без справок на территорию Танзании приезжать. У нас таких справок, конечно, с собой не было. Эх, знал бы я чуть пораньше об этом коклюше, так давно бы всей нашей компании справочки заготовил. В Антарктике, на каждой станции полярной полным-полно всяких бланков справок на предъявителя. Международного образца, между прочим, Красным Крестом освящённых и Папой Римским лично. Папа немного ослаб зрением в старости, вот и освятил не только бланки наших справок, но и наборы шифровальные, чернила невидимые… по недогляду. Хотя у нас в разведшколе одни атеисты воспитывались, но с Папиным благословением как-то легче шпионится, куда как лучше нелегалится. О чём это я тут с вами? Ах, да, о справках. Те бланки антарктические практически к употреблению готовы. Только фотографию вклеивай, да фамилию впиши – печать сама поверх этих атрибутов проступит. Да, не простая, а самая натуральная. Чистая, как слеза. Так бы пил и пил. Извините, это я немного о другом вспомнил. Что ж, такое зачастую с нашим братом, разведчиком, случается, если вдалеке от дома взгрустнёшь ненароком. Так вот, сидим, эт, мы с Нанайцем внутри айсберга, чтоб не так жарко было. Носки стираем уже по пятому разу от скуки, в «камень, ножницы, бумагу» по маленькой играем. Ждём себе врачей местных. Сделали нам дней десять назад прививки от коклюша. Теперь инкубационный период пережидаем. Тут у них, в Танзании, с этим здравоохранением просто беда какая-то. Никто из местных коклюшем болеть толком не хочет. Вот они на туристах, да, и на прочих иностранных специалистах из разных областей знаний  отыгрываются. На берег же при этом не пускают, всё эпидемии страшатся африканцы смешные. Если бы мы хотели эпидемию тут сварганить, мы бы не на айсберге верхом причалили с голыми руками да тарой пустой из-под шампанского, а непременно бы с собой пару ампул из лаборатории какой секретной притащили на лодочке подводной класса «чёрная дыра на пятке дьявола». Не пускают на берег, так не беда. Мы же с Нанайцем приучены пограничников обходить незаметно. Притворишься, бывало, поутру бакланом, на берег перелетишь. И, ну, давай, по лавкам шастать. Скоро уже в округе стали догадливые танзанийские торговцы примечать какое-то несоответствие, дисбаланс, так сказать, природный. Открывают они лавку часов, этак, в 10 утра по средне танзанийскому времени. На улице уже толпа возбуждённых покупателей матерится не по матерному. Так, одно название, а не мат. Слышал я этот мат. Смехота. В нашем детском саду дристуны на горшках покруче, бывает, заворачивают. Требую ранние покупатели отпустить какой-либо товар побыстрей. Смотрят хозяева, а продавать-то и нечего уже. Хоть шаром покати в магазине-шопе. Вчера что ли всё продать успели? Бойко, видать, торговля шла. Только прибыли всё нет и нет. Одни убытки. Зато у нас на айсберге чего только не встретишь. Хочешь – халва в жестяных баночках, хочешь – пироксилин в ящиках с надписью «гуталин гуттаперчевый, руками не трогать, не взбалтывать, не возбуждать, не пробовать, произведено обувной оружейной фабрикой имени Ворошилова в секретном городе Будённовск-23, что под Пятипалатинском», хочешь – ожерелье ритуальное из зубов гепарда для поднятия не то тонуса, не то ещё чего-то материального, запамятовал, в общем. Мы бы, собственно говоря, и вообще с Нанайцем могли не таскать всё это добро к себе в каюту, а только самое необходимое, но больно уж поразмяться после длительного морского вояжа тянет.  Да, и попасть на берег  навсегда нам ничего не стоит. Только не хотелось бы сразу конфликтовать с местным правительством по таким пустякам с первого шага по суше иностранной. Ничего, потерпим немного. Скоро срок инкубационный закончится, кстати. Тома как раз к нашему освобождению только и сможет в Дар-эс-Салам прилететь. Время, получается, терпит. Пусть и негоцианты местные тоже потерпят слегка. Позже все свои недостающие товары  внутри айсберга обнаружат. Не передрались бы только при дележе – бирки-то нам писать недосуг, откуда что взято. Но, думаю, это только на пользу, драка такая. Им, торгашам полезно кулаками помахать. Куда лучше, чем в тени целыми днями бешбармак кушать жирными руками, да чай зелёный трескать, на растопленном льду от заветного айсберга заваренный. Мы сами им и разрешали немного с краю обкалывать. Разве ж жалко!

Вот, наконец, и минул срок нашего с Нанайцем негласного ареста, обусловленный  инкубационным периодом коклюша. На горизонте ровно в назначенное время показался адмиральский катер. Он пыхтел ржавым паровым двигателем, видавшим ещё сэра Роберта Фултона, будто старый курильщик сквозь дыры в желтоватых простынных лёгких. Матрос незавидной национальности быстро причалил к нашему ледяному кораблю и, цинично сплюнув себе под ноги утренним кокаином, перекинул трап к нам на борт. По нему гуськом прошествовало шестеро танзанийских врачей. Все, как один, в противогазах  и резиновых перчатках. Вы когда-нибудь видели такое количество африканцев в противогазах ядовито жёлтого цвета? Вам повезло. Лучше даже и не пытайтесь себе представить эту картину. Стошнит. Но мы с Нанайцем парни крепкие. Не такое наблюдать приходилось. К примеру, рождественское клубкование гадюк семибатюшных. Никогда не доводилось этих тварей лицезреть? Тогда вам лучше в Гваделупу ни ногой! Но не буду прошлое ворошить, а то что-то за зрение стал я в последнее время опасаться. Не помянешь – не послан будешь. Правильно старики говорят.

 Мы поприветствовали гостей милыми улыбками и нежным «Welcome» на все их  прорезиненные морды. Прибывшие только закивали неопределённо в ответ. Их стандартное  суахильское «Maamkiano» затерялось в районе гофрированной дыхательной трубки. «Кругами сеют кипяток», - брезгливо отозвался об опасении танзанийцев поймать заразу мой верный Нанаец. Вежливый он, не стал открытым текстом говорить известную русскую приговорку. Врачи достали всякие свои нехитрые приборы, смерили нам температуру, посмотрели горло, а потом заговорили между собой на языке жестов. Меня это сразу же насторожило. Что за ерунда, почему они противогазы не снимают? Мы же совершенно здоровы. Так я им, соколам, и доложил честь по чести. Что, дескать, хелфы наши, натурально, в отличном состоянии пребывают, давление в норме, кровь играет. Одним словом, хоть сейчас готовы пройти за наградами к тамошнему президентскому величеству. А что, всю страну питьевой водой обеспечили, включая туристов и шпионов! Разве за такое награда не полагается? Я у вас спрашиваю, резиновые морды! Ничего не ответили делегаты танзанийские, только из баллона какого-то пыль в глаза пустили. Потемнело вдруг, тихо сделалось. Засыпаю, значит, с устатку на жаре. И, вроде, некрепко вчера и пили с Нанайцем. Так только, до четверти спиртового баллона, который взяли в «Мирном» как НЗ, добрались. А что делать прикажете? Не отдавать же всю флягу молочную местным аборигенам! Потравятся же, к чёрту! Иди потом, откачивай! Да, и нет у нас с собой столько рассолу. Но, выходит, и сами мы чего-то не совсем рассчитали. Жара, похоже, сказалась и пряный дурной аромат цветущих который год на свалке бананов, доносившийся с берега.

Открыл я глаза и понял, что уже не на айсберге мы на своём флагманском находимся, а где-то в пустыне. Песок на зубах скрипит, ящерки по животу шмыгают, крошки из карманов тырят. Темновато уже. Кругом не души. Нанаец голову поднял, он рядом со мной притулился, и говорит: «Димыч, а чё это черти такие странные? Маленькие и рожи не корчат?» Тут уже я быстро сообразил всё и ответил в форме доклада на Нобелевском заседании: «Ошибаешься, милый мой Нанаец! Это вовсе не черти. Черти нас ещё утречком траванули газом каким-то нервно-паразитическим. И если бы не спиртовой шлейф ему навстречу, то доедали бы нас с тобой сейчас гиены или ещё какие мелкие хищники из отряда членистозубых. Не врачи к нам на айсберг приезжали, выходит. Совсем не врачи танзанийские, а совсем наоборот – вражеские наймиты…» «Интерпол опять балует?» - поинтересовался Нанаец. «Нет, брат, не Интерпол. Те бы травить не стали. Им невыгодно. Они бы лучше в плен нас взяли и всякую дурь выспрашивать начали. Эти, видать, у других хозяев с руки кормятся. Нам бы найти их теперь нужно и цель коварную выведать. Поднимайся, друг Нанаец, станем для начала  дорогу к порту искать, а там видно  будет». Огляделись мы, и свежую колею от внедорожника заметили. Не скрывались враги, свои следы маскировать не стали. Вообразили, что нет уже нас в живых. Оно и лучше. Пусть так себе думают, что русского разведчика можно запросто газом уморить. Не видели они, как наши, разведшколовские, на спор, стальные тросики перегрызают одними клыками и соляной кислотой запивают для полноты ощущений.

 То, что видно, куда двигаться нужно, хорошо. Плохо другое. Пешком, судя по всему, идти долго. Нужно транспорт попутный искать. А где ж его посреди пустыни найдёшь? Нашли-таки. Оседлали мы с Нанайцем парочку задумчивых страусов и пришпорили их со всей дури, что в пятках таилась. Поймать этих птичек, правда, сложно оказалось, но смекалка помогла. Не зря Нанаец в разведшколе языки пернатых изучал углублённо на спецкурсе. Только он изобразил брачный клёкот орлана-пересмешника, страусы тут как тут. Очень эти твари до разных развлечений охочи оказались. Заходили вокруг нас кругами, пёрышками поигрывают, глазки закатывают, ногами мозолистыми танец с саблями изображают. А уж когда мы на них вскочили по команде «в седло», поздно было драпать. Так или иначе, только за два часа примчались мы с Нанайцем в порт Килиндони. Глядь, а в гавани пусто. Нет нашего айсберга, будто и не было вовсе. Умыкнули, гады позорные. Как теперь в глаза танзанийскому правительству смотреть? Как оправдываться? Да, и наш Президент тоже за такое по головке не погладит. Но зато стала понятна цель таинственных незнакомцев, которые под видом медиков нас ликвидировать пытались. Айсберг они хотят продать – вот и вся их цель недалёкая. Тут любому штатскому ясно, что нужно нам с Нанайцем пресечь эту попытку незаконную, можно сказать, контрабандную, и не дать нажиться на государственной собственности РФ, коей айсберг белоснежный до официальной передачи народу Танзании, в лице её президента, является.

 Вполне понятно, что в Танзании «товар» сбагрить не удастся, поскольку правительство без сертификата соответствия не станет со злоумышленниками и разговаривать. А наш сертификат я уже давно в Дар-эс-Салам переправил посредством своего даун-топа. Эх, жаль, что нет его сейчас со мной. В каюте ледяной он остался. Одно радует, что не смогут враги им воспользоваться. При несанкционированном доступе даун-топ начинает ругаться, как пьяный сапожник, и норовит укусить незадачливого пользователя за ляжку. Может и до смерти искусать, если не убежать от него подальше. Этим и нужно воспользоваться. Начнём сейчас с Нанайцем искусанных искать. Глядишь, на злоумышленников и выйдем. Сказано, сделано. Отправились мы в местную больницу и сразу же обнаружили в книге регистрации четверых европейцев, которые якобы подверглись нападению диких шакалов, в результате чего были покусаны по самые ягодные места. Да-да, вы не ошиблись. Именно эти мышцы я и имел в виду. Так-так, почему европейцы, если на нас из стеклянных бойниц противогазов смотрели африканские лица во время захвата? Кожа у них точно была смуглой, а цвет глаз мы не особо рассматривали. Неужели не те? Но мой прозорливый ум предположил, что авантюристы вполне могли покрасить перед операцией похищений айсберга лица и частично руки. К примеру, гуашью. О, как я оказался прав! Только не гуашь использовали наши противники, а просроченный гуталин фабрики «Сумерки коммунизма», который импортировался в Танзанию ещё со времен Никиты Сергеевича. С тех пор коммунизма так и не построили, фабрику переназвали «Полумрак капитализма», а продукция исправно поставлялась в закрома африканской державы в количестве 15-ти тысяч тройских тонно-унций в месяц, как это предусматривало бессрочное соглашение о взаимно невыгодной помощи. И зачем этот гуталин в Африке? Даже нам в разведшколе не объясняли. Не иначе, как политическая игра на уровне небесных сфер, нашему крайнему разумению, как любит говаривать Самураец, неподвластных. Весь Килиндони гуталином изрисован. Его мальчишки с катеров таскают, которые на континент отправляются. Но, извините, немного вперёд забежал. А если быть последовательным, то дела продвигались так.

 Главный врач местного лазарета сообщил нам подробности того, как попали к нему на лечение покусанные европейцы. Полицейский патруль обнаружил неподалёку от пристани четверых крайне возбуждённых индивидов, с раскрашенными гуталином лицами и полосками на руках в виде браслетов. На ногах этих людей, да, и повыше тоже кровоточили многочисленные укусы, похожие на следы печатного монтажа. Это я уже после увидел, потому так и говорю. Они лежали возле закрытого сейфа, из которого доносились крики: «Я вам, маргиналы недопетренные, покажу, как без пароля ко мне унутрь лазать! Христофора Колумба, Николая Второго, Кровавого, кочерыжку мать! Откройте меня, ламеры паскудные, чайники распаянные. А не то чудить начну!» И так далее со всеми остановками. Полицейские ничего, собственно, из этих ругательств и не поняли, поскольку никаких других языков, кроме суахили, отродясь, не слыхивали. А если и слышали, то не догадывались, что так могут разговаривать цивилизованные люди. Это я уже сам домыслил, зная, что и как может мой даун-топ отчебучить, если ты к нему без пароля ворвёшься. А то, что в сейфе именно его заперли, никаких сомнений не было. Ибо, кто ещё мог так эмоционально всю вашу родословную пересказать с картинками, навроде, комикса какого? Типа «Весёлых картинок» издательства «Либидова мать». Причём, не напрягаясь и на русском языке. Ну, разве ещё мы с Самурайцем, но Саныч давно уже чай в своей каптёрке МЧСовской попивает где-то на Сахалине, а я вот он, перед вами стою. Да, и не влезли бы мы в такой сейф невеликий. Мы же парни не мелкогабаритные, а даже очень созревшие. Так, и что же сделали полицейские? А поступили они по инструкции, правильно поступили. Сейф с непонятным содержимым к себе в участок завезли, а пострадавших в клинику направили. В приёмном покое доставленные заявили, что на них внезапно напала стая шакалов с целью завладеть иностранной валютой и недоеденными гамбургерами. От этого, собственно, мирные туристы и пострадали.  Врачи их незамедлительно раздели, оказали первую медицинскую помощь, дали касторки и демидрола, а потом на довольствие больничное поставили за их же валюту, которую шакалам не удалось спионерить.

Прошли мы с Нанайцем в палату к пострадавшим. А по дороге заранее сговорились, что Нанаец и учинит дознание. У него весь процесс лучше и быстрее пойдёт, он и по этой специальности спецкурс закончил. Как спросить с супостата построже, там, в разведшколе, здорово учили. Задорно так и весело учили, что невозможно было лекции слушать, когда на спецкурсе практические занятия начинались. Уши закладывало. Не скажу, что Нанаец преуспел больше, чем Хабиби, в этом деле святом, но последним учеником явно не был. Конечно, до пытки чаем он ещё не дорос духовно, но вот с серебряным костылём у нашего агента отменно получалось. Так вы не знаете, что такое серебряный костыль? Тогда вы ничего не смыслите в теории современного дознания. Я и сам специалист невеликий, как следует, с супостата спросить не могу. И про костыль серебряный  ничего не слышал. Знаю только, что теория «кнута и пряника» устарела немного в связи с тем, что все пряники после перестройки в открытую продажу поступать стали. Да, и жалко мне его, ворога болезного. Вот в открытом бою – другое дело. Здесь уже так получается, что на ссадины да шишки никто внимания не обращает, и жалость тут не уместна. Я вам, кажется, про серебряный костыль обещал поведать? Слушайте. Как раз в Килиндони я и узнал про эту железнодорожную методологию. Это Нанаец самолично придумал в минуты, так сказать эмоциональной разгрузки у себя на очень Дальнем Востоке.

Заходим мы в палату незлобиво так и терпимо, как ягнята молочные. Даже йогурт от позднего ужина ещё на губах не обсох. Не разведчики, а чистые ангелы во плоти. Только тут я замечаю у Нанайца в руке какую-то металлическую штуку, очень на большой гвоздь смахивающую, светом зловещим от люминесцентных ламп отливающую. Меня так в холод и бросило. «Ты что, - говорю, - Стас, совсем офонарел что ли? Мы же Женевскую конвенцию недавно как раз подписали. Никаких пыток, я тебе говорю». Тихонько так говорю, шепчу скорее, чтобы противники не догадались ни о чём и не стали в окно выпрыгивать от избытка чувств и адреналина. А Нанаец улыбается мне кротко и отвечает также шёпотом: «Не бойся, Димыч-свет, солдат ребёнка не обидит. Только предмет сей, в нашем суровом деле завсегда нужен и, можно сказать, даже необходим. У нас ведь как на чугунной-то дороге заведено – когда не помогают никакие уговоры, то тут серебряный костыль и достают. Сразу праздник, братание, и работа спориться начинает. Доверься мне, брателла Димыч, не пожалеешь. Вмиг я этих обормотов расколю. На путь истинный, железнодорожный да безоткатный выведу». Засомневался я, если честно, но не стал возражать. А! Гори она огнём, та конвенция! Не я её подписывал, в конце концов. Сам же встал в сторонке и наблюдаю за действиями Нанайца, чтобы пресечь членовредительство, в случай чего. Не понадобилось, впрочем, моё участие. Так Нанаец свою часть либретто исполнил, что только памятник ему поставить. Жаль, что Церетели в Австралию засунулся со своим прожектом завиральным. А так бы, конечно. Дело же наше святое, собственно говоря, стремительно развивалось.

Подошёл Нанаец к первой коечке и что-то нежно прошептал на суахили в ушко больному. Тот явно не мог прорезать фишку. Так. Не местный. Затем Стас перебрал все знакомые ему языки Европы, пока не убедился, что пациент на немецкую речь живо отреагировал. Глазки у него забегали, пот на лице выступил. Даже издалека заметно. Кстати, а Стасом только избранные Нанайца называть могут. Я в их числе. И этим горжусь. Так вот, увидев, что бывший наш противник и неудачливый отравитель соображать что-то начал, Нанаец усилил натиск, серебряный костыль продемонстрировал и ещё что-то там запел на языке Маркса и Энгельса. Нельзя сказать, чтобы трое других больных безучастными к их беседе остались. Они с ужасом смотрели то на Стаса, то на меня, пытаясь сообразить, не покойники ли к ним пожаловали на встречу. А Нанаец продолжал наседать. «Дер, от кого, зиммер битте, вы арбайтен ундер майне персон унд мин херц Димыч? Варум же, чёрт не русский, тебя ун капутен шнапс зизух? - Слова его вкрадчивы были, но не оставляли никаких надежд на спасение. – Ун айне кляйне даун-топ дер панцирен шкаф выпустим. Фарфлюттер, мало не покажется!» Смотрю, дрожит бедолага. Даун-топа кусачего опасается, но молчит герр, вражина подлая. Нанаец на костылике серебряном ненавязчиво так пробу продемонстрировал, и пошло дело. Стали наши герои колоться наперебой. Каждый первым быть стремится у кормушки, где серебро дают не за посмертные подвиги, а запросто так. По окончании беседы отдал Нанаец свой атрибут дознавательный самому говорливому, и пошли мы с ним в полицию. Что ещё в этой больнице делать, если нужно айсберг из плена выручать. А за костыль серебряный, железнодорожный, мы не сильно переживали. Позднее работники  Дар-эс-Саламской таможни нам его вернули в аэропорту бывшей столицы. Нанаец же с президентом Танзанийским заранее договорился. Мало ли что, распилили костыль вороги на четыре части и покрасили в цвет ржавого железа. Таможенная служба и в Африке поставлена хорошо. А за айсберг бесплатный нам можно и уступку сделать, не вымогать при выезде серебро на бедность. Но, собственно, до нашего отъезда ещё далеко. Мы же к тому моменту не только Тому не встретили, но и не выяснили, ГДЕ, собственно, российский ледяной крейсер стоит, и какая сволочь его ТУДА поставила. Да, мало ли ещё вопросов. Особенно, когда за дело не дилетанты берутся, а самые настоящие профессионалы со стажем. А почему я Дар-эс-Салам бывшей столицей назвал, так тому объяснение простое. Столица Танзании теперь Додома, в которую переводятся из старой столицы Дар-эс-Салама все правительственные организации. Делается это хаотически и бестолково. Все улицы в дневные часы переполнены грузовиками, забитыми сейфами, пресс-папье и другой канцелярской ерундой. Шум стоит жуткий. Английская, немецкая речь вперемешку с суахили и другими африканскими наречиями. Ну, чисто, Вавилонское столпотворение. А посольства все иностранные, между тем, по-прежнему в Дар-эс-Саламе базируются и не под каким африканским соусом пикантным с места не двигаются. Зато чиновный люд Танзании охотно в Додому стремится. Пока, суть да дело, можно «откосить» от дел славно, на переезд сославшись. Эту картину мы позднее наблюдали. Мне, лично, не понравилось. Будь моя воля, так я бы и чиновников тоже поменял на новых, ещё не порченых, без червей которые. Купил бы им новые компьютеры и скрепки, да в Додоме поселил. А старых бы крючкотворов государственных в Дар-эс-Саламе оставил пенсии дожидаться и коротать дни за чтением «Весёлых картинок». В этом случае им бы язык учить не понадобилось. Впрочем, Африка – есть Африка. Не поймут-с. Менталитет у них не того разлива. Выдержка не та! Да, и не знают в Танзании слова «менталитет». У них там всё больше полиция развлекает население. А настоящих «ментов» никто до сих пор не видел. ВольнО им.

В Килиндонской полиции нас поначалу встретили неприветливо. Они как раз в столицу факс о помощи отправили, чтобы специалиста по неадекватным взрывчатым материалам прислали. Сами сейф вскрывать не рискнули. Вдруг, да, неправильно чего сделают. Тогда собирай после обломки по всему острову. Даром, что Мафия называется, а вот беспредела тут никогда не водилось отроду. И на этот раз обошлось. Потому как мы с Нанайцем вовремя подвернулись. Издалека я услышал крики своего даун-топа на низких частотах: «Я вам, бляха-муха, кому говорю, отворяйте двери. Дайте воздуха вдохнуть, сатрапы позорные! Никогда что ли говорящее устройство не видели? Никого не трону, век свободы не видать, чесс пионерское! На кичу бы вас всех завернуть, чтобы не лезли ко мне в нутро!»  Действительно, надо бы перестроить даун-топ немного, а то и, впрямь, немного жутко делается от этого загробного голоса. И немного репертуар сменить, а то совсем какой-то уголовный. У нас в отделе новых разработок тоже случайные люди встречаются. Вернее, не случайные, а практиканты неприкаянные. Им лень себя настоящей наукой занять, вот они и балуются. Хорошо, что начальство не в курсе, а то бы всех разогнало давно за неуважение к русскому языку и делу государственной важности. Подошёл я к сейфу неказистому, ногой его припнул слегка. Ничего не сказал. Сам даун-топ сообразил, что теперь ему словарного запаса мало окажется. Против меня он слабоват будет. А, если мы с Нанайцем вдвоём начнём словами наружу мерятся, то тут уж, конечно, никаких надежд электронным мозгам на победу. Угомонился агрегатушка мой надёжнейший, позволил себя из сейфа извлечь. Только что на шею не бросился. Нечем ему меня за шею обнять по-человечески. Но ничего, скоро и такой у нашего брата, разведчика, электронный друг появится, что от человек не отличить. Дайте только время, господа хорошие. Взял я на руки даун-топ свой проверенный и сразу же с Центром связался. Запросил информацию о некоем принце Гогенлоэ. Минуточку! Не все сразу. Сейчас объясню, какое отношение имеет этот человек к делу об исчезнувшем айсберге. Успокоились? Тогда слушайте.

Немногим ранее, ещё в больнице нам удалось узнать, что тех самых лже-докторов из инфекционной комиссии Танзании изображали из себя наёмники из числа европейского отребья. Нанял их некто – не то принц, не то герцог по имени Генрих со знаменитой фамилией Гогенлоэ. Наёмники знали только одно, что им необходимо уничтожить сопровождающих лиц вновь прибывшего на причал города Килиндони айсберга, которые, якобы, обокрали нанимателя и лишили его заслуженной прибыли от Танзанийской республики. После того, как нас с Нанайцем в бессознательном состоянии вывезли в пустыню, сам Гогенлоэ занял капитанское место на нашем ледяном крейсере с ещё четырьмя сподвижниками, а нанятым ухарям выдал обратные билеты на родину и презентовал в качестве оплаты за работу мой знаменитый даун-топ. Как он объяснил, что за эту «игрушку» любая разведка мира заплатит наёмникам большие деньги. Любопытство сгубило парней. Нельзя же так нелепо пытаться узнать, что находится внутри у секретного устройства, право слово. Больше ничего конкретного от покусанных подопечных добиться не удалось. Не знали они, куда погнал айсберг криминальный принц, не знали также и то, кому он собрался его продавать. Но ничего! Это мы тоже скоро выясним, не будь я Димычем в третьем поколении!

Ответ из Кремля не заставил себя ждать. Через полчаса я уже знал многое. Не только о самом Гогенлоэ, но и о его возможных криминальных связях. Однако пора и на континент. Эпидемиологический надзор, несмотря на ночное время, не возражал. Нам с Нанайцем подали адмиральский катер, но не тот, что мы прежде видели. Этот, пожалуй, не с Фултоном хороводы водил, а с Дизелем клапанами стучать учился. И на нём мы благополучно переправились к утру в стольный град Дар-эс-Салам. По пути успели прочитать досье, из Центра поступившее, которое привожу ниже в свободном изложении.

У герцога Гогенлоэ с утра выдалось плохое настроение. Вообще говоря, он был не герцогом вовсе, а наследным принцем одного небольшого государства. Гармешпаркенкирхия оно называется. Кто не знает карты Европы, тому будет легче представить расположение королевства, ограниченного парламентскими бучами, с моих слов. Если вы приедете в Вадуц, что в Лихтенштейне, то вам нужно будет пересесть в рейсовый автобус №1 – экспресс, и он домчит вас к замку Гогенлоэ за каких-нибудь 15 минут. А вот если надумаете пройтись пешком, разминаясь после стремительных автобанов, то вам следует помнить, что поворот у собачьей будки со стрижеными «под канадку» эрдельтерьерами ещё не ваш. Проследуйте далее метров 100 и сверните у кафе «Der Bitte zer» налево. Миновав старинный парк с распоясавшимися дубами, вы непременно наткнётесь на чугунную ограду, украшенную готическими вензелями и львиными мордами. Это и есть фамильные земли Гогенлоэ. Так почему всё же принц скрывал своё королевское происхождение? Да, был он в душе демократом до самых кончиков своих наманикюренных ногтей и очень стеснялся, что друзья по Кембриджу его поймут неправильно. Засмеют и перестанут приезжать в замок на покер с пончиками под кальвадос. До кальвадоса Генрих Гогенлоэ был страшный охотник. Пожалуй, даже сильнее, чем до роковых женщин с опереточным голосом, пустой блондинистой головой и длиной ног (количеством две), размером не менее 8 гермешпаркенхирских дюймов. Большой забавник этот герцог Гогенлоэ, должен я вам признаться. Ему только бы пошалить в кулуарах. Ну, вы знаете, что кулуары – это такое место для сексуальных утех аристократов, ведущих свой род от Карла Смелого. Карл ещё, кажется, в 8-ом веке придумал эти кулуары. Повелел наполнить их подогретой минеральной водой и вытяжкой корня мандрагоры. С тех незапамятных лет и веселятся аристократы на досуге, порой забывая, что им нужно достойно нести своё монументальное величие навстречу жизненным коллизиям.

Это утро не отличалось ничем выдающимся в череде себе подобных в уже заканчивающемся прохладном, но довольно тёплом, феврале. Зима медленно умирала, создавая иллюзию вечной жизни в блестящих на солнце лужицах. Но, тем не менее, у Генриха абсолютно всё не заладилось после подъёма. Вроде, и певичка этой ночью была хороша. Петь не пела, с глупыми вопросами не приставала, во сне не храпела, как гренадёр, в сейф потихоньку залезть не пыталась. Как одурачила стакан свежее закипевшего «Мартеля», так сразу на боковую. Даже не пискнула ни разу. Камердинер принёс пушистые носки из козьей шерсти и натянул их на худые мозолистые копытца герцога. Генрих чувствовал, что старик прежде, чем подать, согрел носки своим горячим дыханием. И это несколько растрогало его зачерствевшую душу. Стало значительно лучше, чем сразу после того, как герцог Гогенлоэ открыл глаза. Но что-то всё равно не давало покоя Генриху, тревожило его, мешало вкушать медовые круассаны с пенистым капуччино. А яйцо, сваренное всмятку, вообще выпало из нервных рук Гогенлоэ. «Яйцо разбилось – быть беде», - ещё одной нехорошей мыслью в голове герцога стало больше. Он попытался проанализировать, что же его так тревожит с утра. И доанализировался до того, что впору идти вешаться. Конечно, а вы-то сами, что бы стали делать на месте Генриха, когда кругом сплошные проколы? Айсберг в Танзанию доставил какой-то неизвестный Димыч с компанией нетрезвых пингвинов. Проект продажи питьевой воды в Африку, который вынашивал умница Гогенлоэ, рассыпался, будто карточный домик на сквозняке. О народных гуляниях в Танзании сообщила вчерашняя пресса. Но и эта неудача герцога в бизнесе была далеко не последней.

На альковном ложе заворочалась вчерашняя певичка. Она затребовала мерзким визгливым голосом чего-нибудь солёненького. Знает, зараза, что герцог уже несколько лет получает из России по бочке отборнейшего рассола ежемесячно. Производит этот капустно-огуречный напиток божественного содержания не какой-то там пищевой комбинат имени Анастаса Микояна или, упаси Боже, имени подозрительных останков (пищевой комбинат «Останкино»), а один очень замечательный фермер Никодим Аристархович Спиря.  Этот эксклюзивный контракт на поставку живительной жидкости стоил Генриху не только больших денег на подкуп казённого люда, не желающего отдавать национальное достояние на Запад, но и гибели не одного миллиарда нервных клеток в процессе заведения отношений с алчущими чинушами. А сколько было загублено здоровья в процессе совместных распитий немыслимых количеств «рашен водки» под грибки, огурчики, лимон или «под мануфактуру» (занюхивание рукавом) без последующего утреннего лечения! Ведь контракт-то ещё не подписан, а свои домашние заготовки подлые российские бюрократы зарубежному гостю старались не демонстрировать. Это, дескать, опытная партия, на людях не проверенная. Рисковать, де, нельзя. Предлагать-то они жутко страдающему Гогенлоэ рассолу не предлагали, зато сами глушили его за милую душу, не опасаясь за последствия. Вот и пойми этих русских! Напоить за свой счёт напоят, а рассолу на похмелку дать пожалеют. Однако пора загостившуюся певичку взашей гнать, а то окончательно всё испортит своим нытьём. Герцог, как был в исподнем, откушивая завтрак, так и явился перед певицей с запотевшим стаканом рассола. Стаканово хрустальное нутро буквально надувалось от гордости, что несёт в себе такой дорогущий продукт, отливающий зеленью Саксонских весенних полей. Чесночные вкрапления мирно соседствовали с укропными деревцами, напоминающими топляк после сплава. А распухшие от капустных и огуречных соков горошины чёрного перца катались по донцу стакана от малейшего его движения в нервной руке Генриха, как теннисные мячи, которые забыли покрасить. Ярко-алые флажки стручкового перца напоминали турецкие ятаганы, обагрённые кровью неверных. Сам бы взял, да и выпил! Так ведь, нет. Своими руками отдаёшь человеку бесполезному, по всему видать, распущенному. Но у Гогенлоэ в роду все благородством пышат, никогда про свои гневные мысли и намёком не обмолвятся. Даже за 10 гармешпаркенкирхских фуртигов, даже за 11. А вот, за 12. что, пожалуй, и обмолвятся. Только не даёт никто таких денег. Жадные людишки в этой Европе Центральной. Поубивал бы всех, жаль – патронов не хватит. «Любезная сударыня, - вежливо начал Генрих, - извольте употребить в себя оральным методом в качестве лекарства этот замечательный нектар, коим я решил отблагодарить Вас за ту несравненную ночь спокойного сна, которой Вы меня так щедро одарили. Далее я Вас не смею задерживать, поскольку не вижу причин, по которым Вы смогли бы навязать мне своё вялое общество. 7 самых настоящих гармешпаркенкирхских фуртигов и ещё 36 сентавов ждут Вас, мадам, на ломберном столике. Это мой подарок и одновременно оплата Вашего обратного проезда на рейсовом автобусе. Засим откланиваюсь и удаляюсь по делам, насколько неотложным, настолько же и спешным. Честь имею!» Последняя фраза, несомненно, удалась бы более эффектно, будь на Гогенлоэ сапоги для верховой езды со шпорами, а не эти дурацкие тапочки. Вот бы он дзенькнул тогда золочёными шпорами! Но, увы, не успел подготовить уход, красивый во всех отношениях. Вечная проклятая спешка. Впрочем,  этой овце и такого ухода герцога хватило. Будет теперь слухи распространять о благородстве и щедрости наследного принца. Что ж, в том нет большого греха. Пусть себе. Хотя, с другой стороны, реклама никогда не помешает. «Нужно было ещё парочку сентавов добавить, чтобы хвалилось ей лучше. – Подумал Генрих, двигаясь по коридору фамильного замка. – Впрочем, и этого вполне достаточно. Лучше сам лишнюю жвачку сжую после обеда». Через минуту Гогенлоэ уже и не вспоминал о ночной гостье. Его теперь занимали другие мысли. Генрих обдумывал, каким образом взять реванш у расторопного Димыча, наказать всех его пингвинов и зашибить сверхприбыль, которую так любят получать акулы капитализма, аккурат перед ленчем.

Государство Гармешпаркенкирхия маленькое, даже, скорее, крохотное.  Таких, как оно, на территории Лихтенштейна можно легко с десяток разместить. Но вот амбиции у принца наследного Гогенлоэ, как у настоящего Рокфеллера. Так и норовит что-нибудь умыкнуть у беспечных хозяев. Так и повелось, беззаботные европейцы во всём друг дружке доверяют, даже границы открыли как-то раз. С тех пор они, границы эти, так и стоят незапертыми. Этим Генрих Иоаннович и не замедлил воспользоваться. Ездит по Европе на своём рефрижераторе с прицепом, что ни попадя, тащит. Где тушку свиную, где пива бочку початую. К примеру, возьмём окрестности Мюнхена. Ударились, скажем, баварцы развесёлые танцевать посреди праздника. Захотели потом кружки наполнить. Глядь, а бочке-то проныра герцог уже крылышки приладил. И жбанчик с капустой тушёной и два ведра сарделек тоже исчезли. А рефрижератор Генриховский катит себе дальше и пополняется разными ценными продуктами. Причём, не только продовольственными. Поговаривают, что однажды Гогенлоэ удалось даже целый завод резинотехнической продукции откуда-то из Голландии вывезти. Стояло до недавних пор это предприятие на заднем дворе фамильного замка и напальчники производило. Сначала-то, как водится, выпускали там тот же продукт, что и в Голландии. Как бы это выразиться, предохранительный набор …. для прибора… Только конкуренции не выдержал этот завод. За границей Гармешпаркенкирхии своих, ну, … этих штук навалом. Ценой же привередливого европейского обывателя с умеренным либидо никак не взять, поскольку торговые пошлины не дадут опустить цены ниже уровня Рейна в засушливое лето. А для своих жителей  производить товар – проку мало. Подумайте сами, если предприятие на полную мощность запустить, то каждый житель мужского пола во владениях Гогенлоэ, включая стариков и младенцев, смог бы с утра до поздней ночи переодеваться. Ну, в эту самую продукцию, что голландские голубки так любят использовать. В смысле, продукцию менять на себе по мере надобности... И даже если бы на одно переодевание уходило не больше пяти секунд, то и тогда бы только половина изделий разошлась бы со склада готовой продукции. И это при том, что каждый,.. м-м-м,.. скажем, колпачок сразу выбрасывается после примерки! А на самом деле там качество резины такое, что вполне можно изделия по нескольку раз использовать. Сносу нет современной резине! Тут только напальчниками и спасёшь производство. Ведь пальцев в десять раз больше, чем … чем… чем, скажем, всего остального. И это только на руках! Но, однако ж, и напальчниками производство прибыли поднять на должный уровень никак не удавалось. Как ни крути, население Гермешпаркенкирхии оставалось небольшим. Тут только экспорт смог бы спасти непутёвого сына евродемократии. Осознавая этот сермяжный факт, относящийся к вопросам внешней экономической политики государства, герцог решил тайно приступить к распространению своих разноцветных напальчников с экзотическими вкусами тропических растений по всей Центральной, а если получится, то и Восточной, Европе. Причём распространять товар интимного свойства тоже интимно, то есть, не ставя в известность государство-импортёр. Интимный экспорт, а иначе говоря, контрабанда – дело прибыльное, НО ХЛОПОТНОЕ. Пришлось потомственному принцу столкнуться с чернью с самых низов загнивающего в аромате от Ив Роша и Паломы Пикассо буржуазного общества. Чернь, как правило, была не образованна, одевалась безвкусно, питалась по американскому методу fast-food, пила дешёвый бренди из Герцеговины и турецкое пиво. Одним словом, публика не из приятных. Его новые знакомые говорили на безобразном жаргоне, состоящем из смеси плохого немецкого, английского и русского в части, тяготеющей к упоминанию различных частей тела не первой необходимости и родственников по материнской линии. Кстати, странно, у этих русских родословная ведётся по мужской линии, а поминают всё время материнскую. Может, это всё оттого, что в России издревле проживало великое множество сынов и дочерей иудейских? Но, однако ж, оставим эту загадку без ответа и поспешим туда, в те глубины порока, куда невольно свалился славный сын рода Гогенлоэ, связавшись с нелегальной поставкой своей продукции за границы замка (читай – за границы Гармешпаркенкирхии). Дела на фабрике резиновых изделий после начала нелегального вывоза продукции в кварталы «красных фонарей» Гамбурга, Амстердама и Ливерпуля пошли в гору. Расширилась производство и ассортимент. Заезжий профессор-химик из Албании изобрёл специально по просьбе Генриха изделие «Неделька», состоящие из семи предметов, вложенных один в другой наподобие русской матрёшки. Для верующих иудеев такой набор состоял из шести предметов. На месте шабата в матрёшке красовалась жевательная конфета в виде пальцев, сложенных в одну всемирно известную комбинацию типа «шиш» (или  же «кукиш»). Дескать, шабат, ребята. Шабаш! Любой человек с берегов Иордана с мало-мальски развитой фантазией запросто мог угадать в этих пальцах персты Иеговы.

Итак, финансовое состояние Генриха явно налаживалось. Деньги полились на его оффшорные счета рекой. А там не одна пара зорких адвокатских глаз следила за тем, чтобы отмывались контрабандные деньги почище, да позеленее. Странный факт, ребята. Этот чудак – Гогенлоэ предпочитал начинающий увядать доллар пышущему здоровьем евро. Не патриот Европы. Не патриот. Ну, да, Бог ему судья! Вскоре производство «напальчников» настолько заматерело, стало по патриархальному благообразным. Вплоть до того, что местный священник, из лютеран, тайный, кстати сказать, алкоголик и трансвестит, освящал каждую партию контрабандного товара личным «БЛАГОСЛАВЛЯЮ» по латыни. Генриху пришлось отдавать часть хозяйственных пристроек замка под склады готовой продукции. Вовсе не потому, что предложение превысило спрос, а по одной лишь собственной великокурфюрстской  жадности, которая произрастала от Карла Смелого, и не давала ему брать на работу дополнительных курьеров, доставляющих товар, минуя призрачные границы единой Европы.

Но Гогенлоэ этого успеха стало маловато. Нужно ли говорить, что ни о каких налогах Генрих и не помышлял в отношении себя. «Я – государство, и пусть налоги платят мне, - так он рассуждал, - я же обеспечиваю работой всех своих подданных. Я не даю умереть им с голоду, я обеспечиваю их досуг путём трансляции на все уголки замка и его окрестностей радиостанции «Маяк for the magnats & their families», телевизионных передачи «Good night, babies» и «Bolshyiaya stirka». Следовательно, я имею полное право распоряжаться сознанием всех своих подданных». И куда только демократизм улетучился? Козлиной мордой герцог оказался. Не меньше!

Населения в Гармешпаркенкирхии не густо, сами понимаете. Я уже упоминал этот ортодоксальный факт. Отсюда и общая сумма налогов с населения невелика. Хотя и собираемость, не в пример многим странам, практически стопроцентная, но всё равно не хватает герцогу. Между тем, облагать своих подданных новыми налогами не годится, поскольку умница Генрих жил с некоторой оглядкой на Евросоюз, в который мечтал войти в качестве бельма на глазу старушки Европы. Его бы, как пить дать, не приняли в дружную семью цивилизованных правителей, если бы он решился на такой шаг. Тогда наш миляга Гогенлоэ придумал хитроумную комбинацию. Стал он чуть не каждый квартал объявлять в стране праздник по поводу своей помолвки с очередной красавицей, большей частью, из любезных ему певичек. А где помолвка, там, как водится, и подарки. Достал попросту всё население этой бесконечной чередой обручений. Жители Гармешпаркенкирхии притомились одаривать своего правителя и его избранницу свадебными подарками. А тот, получив всё сполна, разрывал помолвку с тем, чтобы  через некоторое время новую провозгласить. Избранницы, ушедшие в отставку, немедленно выдворялись из замка (читай – из страны) и вынуждены были добираться до Лихтенштейна пешком. Прямиком мимо собачьей будки со злобным шпицем-мутантом. Редко кому из них удавалось у Генриха денег на автобус позаимствовать под большие, нужно заметить, проценты.

Вскоре, в силу своих необычайных амбиций и гипертрофированной жадности, Генрих Гогенлоэ связался с разведслужбами тех государств, которые нельзя было считать порядочными даже по меркам матушки Европы, любящей корить несогласных со своей политикой многократных стандартов за соринку в глазу партнёра, предпочитая не замечать брёвен в собственных зенках. Какие это страны? Воздержусь, пожалуй, от ответа, чтобы не прослыть ярым ненавистником неизбежного прогресса по версии сухопарых леди из Европарламента, которые ничего страшнее пощёчины, коей удостоил камердинер собственную супругу за неверность, в своей унылой серой жизни не видели. И при всём при этом вышеназванные леди пытаются навязать всем такой же стиль жизни и образ мышления, достойный Викторианской эпохи, который сами же и возвели в ранг высокой морали. Но не стану углубляться так подробно в подсознание изнеженных матрон из Европарламента. Дай, Бог, с Гогенлоэ разобраться. Тем более что, из Центра такой приказ поступил, что нам с Нанайцем предстояла большая прогулка по Танзании и окрестностям. Приказ гласил:

 «В силу сложившихся обстоятельств необходимо предотвратить продажу айсберга небесной чистоты, входящего в реестр государственной собственности Российской Федерации. Немного задумавшись, приказываю:

1. Незамедлительно отыскать оную движимую по воде собственность;

2. Разоружить и арестовать виновников хищения.

3. Доставить арестованных дипломатическим дирижаблем в Москву для организации судебного разбирательства в Басманном суде столицы.

4. В случае невозможности отбить айсберг у супостатов-ворогов, выпить его силами личного состава.

Обер-генерал особого отдела ФСБ  - Пресноводнов-Водоплавающих».

Для того чтобы мне с Нанайцем было легче исполнить 4-ый параграф приказа (в экстренных обстоятельствах), нам из Центра прислали керогаз КЛП с лазерным приводом. Этим устройством айсберги растапливать можно с очень большой скоростью. Я сам видел, как агрегат работает в реальных условиях севера. Просто поразительно! Вы думаете, что Гольфстрим сам по себе образовался? Нет, его керогазом КЛП подогревают, чтобы Мурманский порт работал круглый год. Подогревать всё Баренцево море, а, тем более, Карское, наши спецслужбы не решились, чтобы случайно Европу не потопить. А то будет потом разговоров, как на коммунальной кухне из-за того, что дядя Вася забыл кран с водой в засорившуюся ванну закрыть.

Первым делом в Дар-эс-Саламе нам со Стасом предстояло посещение посольства РФ. В то время послом там был никто иной, как Никифор Ромуальдыч Небейлежачего. Тот самый, который прославился своими аллегорическими речами в Государственной Думе. Когда-то давно, ещё при Ильиче втором, Никифор Ромуальдыч служил в МИДе. Во время Перестройки перестроился быстрее всех, накопил первоначальный капитал и заделался одним из первых олигархов. Но, между тем, старался жить тихо и никому дорогу не перебегать. Футбольных клубов не покупал, жизненно важный энергетический вентиль не перекрывал, средствами массовой информации особо не манипулировал. Разве что, поздравление своим родственникам попросит тиснуть в центральных газетах или статью о пользе пирамидального финансового устройства. Но не на первой полосе. Боже упаси! Только, разве что, на второй. Да, и то не самым крупным шрифтом. Такой вот был Небейлежачего – неприметный олигарх. Потом уже, когда благодарный электорат наделил его возможностями выступать с трибуны Государственной Думы, Никифор Ромуальдыч и прославился своими неповторимыми красочными речами, полными морали и человеколюбия. Не знаю, по какой причине на второй срок олигарха в законодательный орган не избрали. Однако ж, вот не избрали. Я в этот период был с тайной миссией в Сингапуре, поэтому и подробности мне неизвестны. Один только слушок до меня донёсся, будто не на того «члена семьи» поставил Небейлежачего в предвыборной гонке. Оттого и не дали ему самосвал с деньгами прямо в Кремле выгрузить. Посчитали, что, дескать, грязные они, сильно атмосферу засоряют. Бизнес Никифора Ромуальдыча в пору его думских речей мало помалу пришёл в упадок. На сцене появились молодые, зубастые парни. Одним словом, стало невмоготу бывшему олигарху конкурировать с юной порослью. Вот он и попросился снова ни дипломатическую работу. Президент, ещё Прежнев, пошёл ему навстречу и отправил укреплять дружбу с Танзанией. Вот это вкратце я и рассказал Нанайцу, когда мы с ним ожидали в приёмной посла.

Никифор Ромуальдыч встретил нас приветливо. Угостил некрепким овсяным напитком без цикория из стильного термоса, оформленного в виде пирамиды с известным логотипом из трёх букв. Сам же раскурил сигару из красивой коробки и приготовился слушать. Я подробно доложил послу о том, что случилось с нами в Килиндонском порту и свои соображения, как теперь вернуть айсберг в собственность Российской Федерации и обезвредить Гогенлоэ и его головорезов. В ответ на это посол закатил глаза, пыхнул дымом в сторону чучела гепарда и предложил нам послушать некую притчу. Привожу её слово в слово, поскольку зафиксировал оную на даун-топе. Во избежание, так сказать, кривотолков и обвинения моей персоны в антисемитизме.

 

ПРИТЧА О НЕОБРЕЗАННОМ ЕВРЕЕ

В одной малозначительной, по последним данным ЮНЕСКО, стране жил-поживал себе обычный еврей. Хотя, вероятно, я поспешил, назвав его обычным. Посудите сами. С виду он ничем от всех прочих евреев не отличался. Но это, если в одежде. А вот, к примеру, приведи его в Сандуны или сауну, скажем, финскую, - тут сразу же и обнаружиться нечто, что выделит нашего героя из череды добропорядочных детей Моисеевых. Не обрезан был наш Мойша, вот в чём дело. Вы спросите, да как такое могло случиться, если закон для всех евреев один? Об этом достоверно никому не известно, кроме добропорядочного бога Яхве. Но он с нами поделится вряд ли. Поэтому рискну предположить, что сей выдающийся факт, факт необрезания, случился по какому-то недосмотру родительскому. Им, родителям Мойши, как раз в этот решительный и ритуальный момент обрезания сына сообщили, что в визе в Землю Обетованную семейству отказано. Отказано бесповоротно и навсегда. У папы нож, который он так долго стерилизовал в банке с уксусом, даже из рук выпал. И хватила его кондрашка, после чего ни о какой процедуре обрезания речи уже не шло. Маленький Мойша тогда ничего не понял за малостью лет, о чём впоследствии пожалел не раз. Жизнь, в принципе, продолжалась. Но продолжалась как-то кособоко и сумятливо. Сначала долго лечили папу от хандры и безразличия к жизни. Потом ещё дольше мама приходила в себя после того, как супруг ушёл от неё в святые места пешком с подвернувшейся красоткой из провинциального ресторана «ЯтЪ». Следы папины стаяли на следующий день, поскольку по законам жанра наступила озорная зеленоглазая весна. Больше Мойша не видел своего родителя до глубокой зрелости. Про его, Мойши, изъян как-то само собой забылось. Мальчишка и не подозревал, что он не имеет право называть себя настоящим иудеем. Неведение Мойши продолжалось ещё и потому, что он с мамой переселился в другой провинциальный город, где с обрезанием вообще никто не сталкивался лоб в лоб, наивно полагая, что это какой-то обряд, связанный с закалыванием свиньи. Но, тем не менее, мальчишки во дворе дразнили маленького Мойшу какой-то странной считалочкой:

«Маразм крепчал, и танки наши быстры,

И лётчики отважества полны.

Идут вперёд еврейские танкисты,

А перед боем делают в штаны…»

Никто из дразнивших не понимал толком, о чём идёт речь в этой дразнилке. Причём здесь какой-то маразм? И что это, вообще, такое? Имя или ещё что? Таким образом, в общем-то, Мойша не особо переживал о своём происхождении. А мальчишки, скорее всего, напевали ему эту частушку не по злобе, а просто из озорства, свойственного каждому в таком возрасте.

Дни шли чередой один за другим. Мойша рос, мужал и вскоре успешно окончил общеобразовательную школу имени первого партийного деятеля государства. Пора было подумать о том, что делать дальше в этой жизни. Отдавать долг Родине в танковых или, каких, иных войсках Мойше совсем не хотелось, поэтому он, собрав вещички, засобирался в столичный город за знаниями. Может, и не столичный это был город, точно никому не известно. Но факт тот, что высшие учебные заведения в этом населённом пункте не считались чем-то диковинным. Мойша поступил в местный университет с первой попытки, был поселен в общежитие, кровавое от разборок с дикими клопами, и начал постигать премудрости дипломатической карьеры. Что вы, что вы, совсем я не фантазирую. Понятно, конечно, что евреев в те далёкие времена на эту специальность принимали только по эксклюзивному звонку из партийного аппарата. А где же тот благодетель, который мог посодействовать мальчишке из бедной семьи? Не было такого. Верно всё это. Но не забывайте, что в стране существовал один очень специализированный орден (называемый шёпотом в тиши коммунальных кухонь «органами»), которому всё тайное было доподлинно известно. Служивые люди из этого заведения быстро установили, что Мойшу нельзя считать полноценным иудеем по ИЗВЕСТНОЙ причине. Мало ли, что в паспорте пишут в пятой графе! Одним словом, наш это еврей, не обрезанный! Добро на поступление в ВУЗ было получено, а, уж, знаниями Мойша буквально был переполнен. Впрочем, и не ведал парень ничего о той закулисной борьбе, которая и решила его судьбу.

Учился Михаил (так теперь величали его преподаватели) весело, с огоньком. С лёгкостью сдавал коллоквиумы и экзамены. Прослыл одним из самых лучших на курсе. Никто не мог его заподозрить ни в каких тайных, а, тем более, явных желаниях «сделать козу» своей стране, которая вскормила его молоком матери, слабоалкогольными напитками крымских виноградников и более калорийными напитками столичного (или, может быть, не очень) ликёроводочного завода. А, меж тем, какая-то червоточинка разъедала студента изнутри, мешала слушать лекции и пользоваться благосклонностью прелестниц, какими полны были злачные заведения любого (и даже не столичного) города в той самой (тогда ещё довольно многозначительной) стране. Мойша и сам не мог объяснить, что тянуло его к изучению древней прародины, славящейся своими апельсиновыми рощами и целебными грязями. Вероятнее всего, кровь предков брала своё. Перед самой защитой дипломной работы на шестом курсе Мойша, можно сказать, проникся идеями иудаизма и возжелал больше всего на свете стать НАСТОЯЩИМ евреем. А что для этого необходимо? Правильно, необходим острый скальпель и какой-нибудь нелегальный хирург, который согласился бы проделать известную манипуляцию с Мойшиными принадлежностями. Что удивительно, тот самый орден, благодаря которому Мойша поступил в университет, теперь незримо стоял у него на пути. Ибо операции подобного рода были вне закона. Но молодость и целеустремлённость сделали своё дело. Через знакомых знакомых дяди своей мамы Миша вышел на одного хирургического пенсионера, который «баловался» подпольными абортами. А тому, кто с абортами справляется на славу, тому и с крайней плотью расправиться за милую душу. Миша немного опасался, что операция чревата будет всякого рода сложностями, ввиду преклонного возраста рекомендованного старичка-хирурга, но его уверили, что бывшее медицинское светило имеет достаточно твёрдую руку и не подведёт в тяжёлую минуту расставания студента с частью своего «я». Он бы, этот дедушка отечественной медицины, и поныне  оперировал в одной престижной клинике, да однажды прокололся сильно. Рассказал анекдот про упомянутый мной орден не в той компании, да, ещё и с «картинками». Ну, какой уважающий себя орган государственный (наполовину  невидимый) станет такое надругательство над собой терпеть, скажите на милость? Вот и этот не стал. Вызвали профессора на партсобрание и единогласно из партии-гегемона исключили. А уже вслед за этим и на пенсию тихонечко спровадили с мизерным вспомоществованием от державы. Знай, мол, холоп, на кого хайло разевать. Тут поневоле озлобишься на такое государственное устройство и примешься лишать министерство обороны потенциального «пушечного мяса» посредством абортации подпольной. Да, и на масло гонораров теперь хватать стало профессору, а не только на хлеб с водой. Кругом выгода.

Вскоре после того, как  наш студент, наконец, нашёл нужного ему медицинского специалиста, на окраине (столичного, а, возможно, и нет) города Миша должен был превратиться в полноценного Мойшу. Происходило всё в небольшом частном домике с палисадником и собачьей будкой у крыльца. В сенях целеустремлённого студента встретил неказистый старичок с пегими волосёнками на босой груди. Голова же его отливала ничем не засорённой слоновой костью в лучах заходящего щербатого солнца. Слегка подёрнутое муаром из фабричной трубы светило словно ухмылялось Мише. Знай, дескать, парень, понимаю я, ЧТО ты там задумал такое незаконное. В сообщники наглое солнце напрашивалось. Но не надолго его внимательному взору вперяться студенту в душу. Темнеть начинало споро и внезапно, как обычно в это предснежное время года. Прошли в операционную. На удивление она оказалась в довольно стерильном состоянии. Запахи лекарственных препаратов будоражили воображение студента и заставляли вибрировать его неокрепшую душу. Первым делом Миша поинтересовался у старичка, каким наркозом тот намерен пользоваться в процессе медицинской экзекуции.  В ответ он услышал такую отповедь: «Ишь, чего удумал! Анестезию ему подавай. А где взять её на всех, милай? Тут всё у меня под расчёт всё предусмотрено. Для женщин, в ситуацию неприятную попавших. А тебе-то чего? Всего-то три-четыре чика, и, вот вам пожалуйста, новый поборник пророка Моисея готов в лучшем виде. Обойдёшься и стаканом водки. Экономика должна быть экономной, сам понять должен. Мне тут сказали, что ты же почти выпускник университета. Неужто вам на лекциях про экономику ничего не говорили?» Старичок мерзко кашлянул и пошёл мыть руки тёплой водой, которую ему согрела молчаливая ассистентка с глазами доброй коровы. «А ты, сынок, глотни пока вот. Да, и на стол ложись», - сказал он удаляясь. Миша одним махом заглотил стакан отвратительной тёплой водки и принялся снимать брюки. Задеревеневшие пальцы не слушались его, пуговицы не хотели расстёгиваться. Но он подгонял себя мысленно: «Я же сам хотел! Нет, не хотел. ХОЧУ ЭТОГО! Сейчас свершится. Стоит немного потерпеть, и я стану одним из сынов великого народа. По настоящему стану. И духовно и плотски. Сейчас, сейчас. Вот уже и пуговицы поддаются…» Опьянение навалилось внезапно и тяжело. Нельзя сказать, чтобы Миша не привык пить такими дозами. В студенческих общежитиях и не такое бывало. Просто сегодня он ничего не ел с самого утра, да, тут ещё переволновался здорово. Он не смог аккуратно повесить брюки на стул и просто распростёр их бесформенной массой на стареньком продавленном диване, что стоял поодаль. Когда Миша стыдливо (так ему казалось) стягивал трусы, то не удержался на ногах и шмякнулся на пол. Хорошо, головой ни обо что не ударился. Из соседнего помещения донёсся смешок профессора сквозь бульканье воды: «Ты, того, парень. Мне там мебель не поломай. Ложись уже и угомонись. Я скоро». Слух Мишин обострился настолько, что начал отчётливо различать все звуки, доносившиеся из соседней комнаты. Плескание воды, скорее, напоминало не мытьё рук, а купание красного коня. Почему всё-таки красного, а не, скажем, синего в зелёных яблочках? Ах, да, такую картину, про красного коня, Миша видел в музее. Он с трудом взгромоздился на операционный стол, вероятно списанный в каком-то лечебном учреждении и купленный пенсионером у алчного завхоза за бутылку «Столичной». Стол так и вцепился в Мишу неестественно прохладной массой, придавил к своему животу и не хотел отпускать. Глаза слипались, тело покрылось пупырышками, по спине сновали знобкие «мураши». И только последнее обстоятельство не давало студенту заснуть. А, впрочем, может быть, ещё желание посмотреть в глаза профессору перед тем, как принять на себя все страдания еврейского народа, сконцентрированные на кончике скальпеля. А, кстати, где же он, этот скальпель? Миша с трудом приподнял голову и на медицинской тележке увидел ЕГО. В лучах искусственного освещения сталь не блестела. Но Миша очень живо представил, как ритуальный медицинский инструмент сверкал бы в солнечных лучах. Так, чтобы глазам становилось невыносимо смотреть. От этого сделалось страшно и паскудно. И куда только желание подвергнуть себя процедуре обрезания исчезло? Что я здесь делаю? Зачем это мне? Может быть, когда-нибудь позже? Но чувство долга и рассосавшаяся в организме водка не позволяли парню немедленно позорно бежать с операционного стола. «Лучше просто закрыть глаза и не думать об остром ноже», - решил он и провалился в тяжёлый сон. Разбудил Мишу настойчивый окрик старичка-профессора: «Готов, парень? Приступаю. Придётся немного потерпеть». Студент с трудом приподнял веки, примерно так, как артиллеристы снимают промёрзшие влажные чехлы с орудий после морозной ночи. Захотелось выть и бежать, что было сил, лишь бы подальше от садиста-хирурга.  Миша напрягся, вскочил со стола и, схватив, скомканные на диване брюки, помчался к выходу. По пути он чуть не снёс молчаливую ассистентку, заставив её, наконец, произнести гортанное «О-о-о-хх!» Только на автобусной остановке Миша догадался натянуть на себя брюки. Во время бега, сопровождаемого весёлым лаем окрестных псов, ему это просто не приходило в голову, поскольку пот струился по молодому сильному телу и не давал замёрзнуть.

Уже ближе к ночи, забившись под одеяло, Миша начал приходить в себя. Но тут его переживания были прерваны шумной компанией соседей по комнате. Они ввалились весёлой толпой, подогретой впечатлениями и угощениями ресторана «Охотничий», что расположен неподалёку от речного вокзала. Соседи быстро извлекли рефлексирующее Мишино тело из недр видавшей ещё Ломоносова кровати и налили ему кружку ароматного портвейна за номером 33. После чего убежали искать приключений на второй этаж. «К девкам пошли. – Подумал Миша. – Я бы тоже. Но мне нельзя. Я сегодня оказался трусом и слабовольным поцом. Неужели я так и не стану полноценным евреем?» Заснул он быстро и увидел волшебный и, в то же время, очень реальный сон. К нему явился сам великий Бог Яхве в цветастой толстовке и седой окладистой бороде. Матёрый старик присел к Мише на кровать и начал незлобиво корить несостоявшегося иудея. «И что же ты, Мишаня, сбежал от профессора? Почему не довёл дело до КОНЦА?» - ласково шептал Яхве. При последних словах он слегка хохотнул (смешливый оказался), а потом продолжил: «Как же мне тебя в рай определять, если ты необрезанный? По блату, брат, у нас не катит. Взяток я тоже не беру, ибо есть у меня всё, что только душе угодно, вплоть до инструмента хирургического». Старик вытащил руки из карманов просторных бермудов, и Миша разглядел в них синеватую грозную сталь скальпеля и бутылочку с перекисью водорода. Он попытался вскочить с кровати, но Яхве навалился на него всем своим мощным телом и не давал пошевелиться. «Решайся, парень! – Громыхал он где-то возле уха оперным басом. – Не ты первый, не ты последний! Авось, удачно всё пройдет с Божьей… пардон, моей помощью». Студент забился в истеричных попытках освободиться и … проснулся. Было холодно спине, под потолком блестел рефлектор огромной лампы. О, Господи! Операционная! Бежать, немедленно бежать! Миша вскочил с операционного стола и, подхватив брюки с дивана, как ураган, понёсся в переднюю. По пути он чуть не сшиб молчаливую ассистентку, заставив её, наконец, произнести визгливое «И-э-э-хх!» Только на трамвайной остановке Миша догадался натянуть на себя брюки. Во время бега, сопровождаемого задорным лаем окрестных собак, это просто не приходило беглецу в голову, поскольку пот струился по его молодому сильному телу, не давая замёрзнуть.

Только поздним вечером, забившись под одеяло, Миша начал приходить в себя. Но тут его переживания были прерваны шумной компанией соседей по комнате. Они ввалились весёлой толпой, подогретой впечатлениями и угощениями кафе «Метелица», располагавшегося неподалёку от городского центра. Соседи быстро извлекли подрагивающее мелкой дрожью Мишино тело из недр видавшей ещё Лавуазье койки и налили ему кружку дешёвого вонючего портвейна с гордым названием «Кавказ». После чего убежали искать приключений на второй этаж. «Догоняться пошли. – Догадался Миша. – Я бы тоже пошёл. Но мне ни к чему. Я сегодня оказался трусом и слабовольным поцом. Неужели я так и не стану полноценным евреем? Лучше умереть». На этом месте Миша действительно умер. Узкий и вязкий туннель с блистающим в конце светом стремительно надвигался на него своей неизбежностью. «Всё точно так, как сказано в специальной литературе, описывающей состояние клинической смерти», - невозмутимо констатировал мозг. Миша вознёсся и видел своё свернувшееся калачиком тело под тонким байковым одеялом где-то далеко внизу. Выглядело это тело очень неестественным, как кукла би-ба-бо, которую отшвырнул в сторону неряшливый хозяин. Себя стало невероятно жалко. Размышления прервало внезапное появление идеально белых дверей с надписью «Посторонним вход воспрещён!» Миша готов был поклясться, что, кроме этих дверей ничего вокруг не было. Ну, просто абсолютно. НИЧЕГО! Створки раскрылись, и оттуда выглянула благообразная ангельская голова. По глазам угадывалось, что он здесь за главного.  Миша предположил, что это апостол Пётр и принялся лихорадочно вспоминать, как нужно себя вести с распорядителем райских врат. Пётр до конца так и не материализовался. Казалось, что его голова, просунутая в двери, отдельное существо. «Ты чьих, сынок будешь?» - спросила голова. «Я Мойша…» - начал, было, умерший студент, но Пётр закричал гневно: «Какой же ты Мойша-иудей! Ты Мишка-нехристь необрезанный. Внизу твоё место. Ступай туда!» Какая-то невидимая неведомая сила подхватило бестелесный дух Миши, и бросила его вниз. Перед взором студента замелькали разноцветные пятна, как в калейдоскопе…

Миша открыл глаза и принялся ловить ощущение  боли, идущее снизу. Над ним склонилось миловидное лицо молчаливой ассистентки, которая, наконец, произнесла первые слова за этот вечер: «Кажется, в себя приходит голубок наш, Яхве Борухович. Всё в порядке». В поле зрения возникла лысая голова старичка-профессора. Он улыбался приветливо и говорил: «Вот и всё, сынок. Теперь ты настоящий Мойша».

Спустя каких-нибудь две недели новообращённый Мойша защитил диплом и получил работу дипломатического клерка средней руки в министерстве иностранных дел начинающего загнивать государства. Он трудился честно и добросовестно с тайной надеждой, что когда-нибудь сможет попасть на родину предков. Но выезд его из страны всё откладывался и откладывался. Вероятно, секретный орден что-то пронюхал о похождениях Мойши в последние дни обучения и не хотел с ним расставаться навсегда. С каждым годом мечта о Земле Обетованной становилась всё более призрачной, но Мойша не унывал. Он твёрдо верил, что принесённая им жертва богу Яхве не останется без вознаграждения. И вот однажды, некто влез на танк и провозгласил всеобщую свободу. Мойша встретил это известие с новыми надеждами и оказался прав. Через месяц его назначили в дипломатический корпус в Израиле. Перед вылетом он волновался так, как не волновался и перед первым свиданием. Ему казалось, что происходит чудо. Мойша будто наблюдал за собой со стороны и упивался увиденным.

Позднее, гуляя по Иерусалиму, Моисей Абрамович Штерн часто ловил себя на мысли, что вот, наконец-то, он достиг мечты всей своей жизни. По обыкновению, он продолжал анализировать собственные эмоции и пришёл к удивительному выводу. Говорят, что счастье только в достижении заветной цели. А когда цель достигнута, всё исчезает. Но ничего подобного с ним не случилось. Чувство всепоглощающего счастья никак не хотело покидать Мойшу. Оно длилось и длилось. И это было совершенно невероятно. Такого восторга, пожалуй, редко кто, достигает во время земной, человеческой сущности.

Однажды возле Стены Плача Мойшу окликнул пожилой мужчина. Назвал по имени. Никого, собственно, из знакомых у Штерна здесь, на родине предков, ещё не появилось, поскольку он был занят только собой и своим восторженным ко всему отношением. Поэтому Мойша с некоторой опаской взглянул на окликнувшего его человека. Но тот, не давая ему опомниться, подошёл вплотную и сказал просто: «Здравствуй, сынок. Я твой папа, Абрам Штерн». Трудно передать, какие чувства накатились на Мойшу. Здесь и обида за то, что его бросили в детстве. И тёплые сыновние чувства, дремавшие в глубинах души. И тихий экстаз всепрощения. Отец с сыном обнялись, после чего Абрам спросил в лоб: «Я, надеюсь, сынок, ты стал настоящим иудеем, не так ли?» Моисей охотно подтвердил и начал взахлёб рассказывать отцу историю своего превращения из Миши в Мойшу. Отец одобрительно потрепал его по голове и совершенно неожиданно предложил: «Пойдём в сторонку. Я хочу убедиться». «Тут же люди, папа!» - опешил сын.  «Ничего, ничего, я здесь один укромный уголок знаю», - Абрам подхватил своё детище под локоть и потащил куда-то в тень древней арки. Мойше ничего иного не оставалось, как приспустить штаны. Отец долго не поднимал глаза, а потом закричал: «Мишка не обрезанный! Как ты мог меня обмануть?» Мойша посмотрел вниз и чуть не взвыл от удивления и ужаса. Он и В САМОМ ДЕЛЕ был не обрезан…

Миша открыл глаза и принялся ловить ощущение  боли. Но его не было. Над ним склонилось миловидное лицо молчаливой ассистентки, которая, наконец, произнесла первые слова за этот вечер: «Кажется, в себя приходит голубок наш, Яхве Борухович. Дайте ему ещё стакан водки, чтоб не дёргался. И начнём». В поле зрения возникла лысая голова старичка-профессора. Он улыбался приветливо и говорил: «Ничего, сынок, не робей. Теперь ты станешь настоящим Мойшей»…

В руке отца блеснул нож. Мойша попытался вырваться, но чьи-то железные пальцы держали его за плечи. Абрам Штерн деловито пытался ухватить предмет своих устремлений колючими пальцами, но это ему никак не удавалось. Возраст сказывался, да, и темно было под аркой. Мойша дёрнулся из последних сил и побежал, придерживая брюки руками. Вслед ему кричала миловидная ассистентка: «А водки-то не выпил!» Только на автобусной остановке Миша догадался застегнуть на себе брюки. Во время бега, сопровождаемого пронзительным лаем безродных арабских псов, ему это просто не приходило в голову. Пот струился по немолодому, дряблому телу и вызывал ощущение мерзкой болотной жижи. На остановке, кроме двух грузных тёток, по всей видимости, бывших одесситок, стоял молодой палестинский парнишка с пакетом. С запада приближался рейсовый автобус. С востока, пронзительно крича, приближались лысый старичок-профессор со своей ассистенткой. Но их Мойша уже не видел. Взрыв расколол небо, которое не замедлило осыпаться ему на голову…

Уже ближе к ночи, забившись под одеяло, Мойша начал приходить в себя. Но тут его переживания были прерваны шумной компанией соседей по комнате. Они ввалились весёлой толпой, подогретой впечатлениями и угощениями ресторана «Седьмое небо», который когда-то был расположен на вершине подгоревшей телебашни. Соседи быстро извлекли терзаемое рыданиями тело Моисея Абрамовича Штерна из недр видавшей ещё Екатерину Дашкову кровати и налили ему кружку ароматного грога с жасминовой оттяжкой. После чего поднялись на лифте на 27-ой этаж искать приключений.  «К профессору пошли. – Догадался Мойша. – Я бы тоже пошёл. Но мне ни к чему. Я сегодня оказался трусом и слабовольным поцом. Неужели я так никогда и не стану полноценным евреем? Лучше умереть». Внезапно зажёгся свет, и в комнату вошёл Абрам Штерн, напоминающий Льва Толстого в период исхода из Ясной Поляны. Он погрозил сыну пальцем и возвестил о Страшном Суде голосом Левитана. Моисей Абрамович Штерн поспешил закрыть глаза, чтобы снова оказаться в домике с палисадником и собачьей будкой возле крыльца…

 

Посол сделал большую затяжку кубинской сигарой и закончил свою притчу следующими словами: «Нет ничего хуже, чем идефикс, уважаемый Димыч! Стоит только увлечься каким-нибудь нездоровым фантомом, как, считай, ты уже совсем перестал быть самим собой. Нельзя же, в конце концов, во главу угла ставить что-то такое, что тебе не под силу. Так и в институт имени Сербского недолго угодить, что, собственно, с нашим героем и случилось. Ну, не дано тебе стать обрезанным, так зачем же себя до безумия доводить, а? Так-то вот!»

Я откинулся на спинку кресла и спросил: «Дорогой мой, Никифор Ромуальдович, так вы хотите сказать, что нам с агентом Нанайцем не светит в обозримом будущем реабилитироваться и вернуть державе законный айсберг? Я правильно вас понял?» Дипломат отпил немного из СВОЕЙ чашечки с ароматным кофе и ответил: «Что я могу добавить ко всему вышесказанному? Да, ничего! Думайте сами. Я только рассказал историю, а ваше дело трактовать её, как вам вздумается. Просто напоминаю, что ещё ни одна разведка мира не смогла распутать хитроумных злодеяний принца Гогенлоэ. Боюсь, что и вам это будет не по зубам. Как и Моисею Абрамовичу Штерну получить желаемое обрезание».

Что ж, сказал, так сказал. Даже наши дипломаты перестали верить в мою удачу. Это ли не повод – опровергнуть такой пессимистический подход к делу?  Перво-наперво, нужно план разработать. В любом случае посольские нас обязаны будут поддержать, как говорится, боевой силой, техникой и финансами, верят они в наш успех или нет. Вот этим и воспользуемся. Я набросал на салфетке краткий план будущих действий и протянул его послу. Там не было ничего особенного. Всего-навсего вертолёт в наше распоряжение с неограниченной возможностью заправки. На двое суток. Никифор Ромуальдыч удивлённо поднял брови: «И это всё?» «Я, думаю, вполне достаточно», - ответил я с достоинством. Мы с Нанайцем раскланялись и вышли из кабинета посла. Теперь нужно было снять где-то жильё, прежде чем нам со Стасом предстоит отправиться на встречу с Тамарой. В венгерское посольство, разумеется. А дела? Дела начнутся завтра с утра. Утром, как известно, и мудрый мудренее.

И вот мы с Нанайцем сидим в венгерском посольстве в Танзании. Это для вас ничего особенного, а нам со Стасом приходится напрягать все натренированные шпионские извилины, чтобы не раскрыть свои слабые Ахиллесовы тапочки. Как-никак, больше NN-дцати лет не виделись с Томкой. Вдруг, да, всколыхнутся старые страсти, заставят нас носом в какой-нибудь навоз падать. Это, конечно же, не страшно, что в навоз. Всё-таки – экологически чистый продукт. Но вот, другое дело, если встреча соскользнёт с колеи наезженной, дипломатической. Кто потом оплатит все наши безумства? На Венгрию надежды мало. Разве только, на Президента нашего уповать и можем. Вдруг он не забудет своих сыновей, нелегально в мировое сообщество проникнувших. Чай, не последние мы с Нанайцем разведчики в иерархической структуре нашей державы. Стою я себе, так думаю, шорты под мышками тереблю. Стас же, наоборот, очень ограничен в движениях. Прислонился к колонне мраморной, глазками поигрывает неоднозначно, чтобы равновесия дипломатического не нарушить. И не удивительно это вовсе. Просто впервые человек на приём попал. А тут ещё такая встреча грандиозная предвидится. Это вам не бублик с маковой соломкой употребить тайком под кроватью типа «панцирная сетка» в глубине барака на шестом году отсидки. Это покруче будет, чем «американские горки»! Странно только, что сами американцы такие горки русскими называют. Отчего же такое происходит? Долго я размышлял над этой проблемой в тиши Кремлёвских колодцев. И вот к какому выводу пришёл. Всякая нация считает, что всё крутое и захватывающее дух, вроде пресловутых горок, приходит к ним извне. А сама она тихая и благообразная. Причём, в основном это всё ближе к легендам и эпосу. На самом-то деле крутыми горками в виде пирамид баловались ещё египтяне и ацтеки. Не верите? Съездите в Голосеевский лес и убедитесь сами. Если вас туда пустят, конечно.

Пока я об «американских горках» сам с собой рассуждал, дверь в залу распахнулась, и на пороге возник небольшого роста плешивый посол Венгерской республики в Танзании со своей француженкой-женой и ещё одна ослепительная дама. По тому, как Нанаец соскользнул по холодному мрамору античной колонны, я догадался – это Томка. Не мудрено, что Стас потерял контроль. Тут даже я буквально на 7-8 секунд растерялся, прекратил объёмное наблюдение за округой своим встроенным в правый глаз микропроцессором с телекамерой на третьей реснице, если вести отсчёт от центра половины правого крыла носа. Когда я вновь смог адекватно вписаться в ситуацию, то отметил для себя, что наша с Нанайцем общая знакомая прибыла на приём в вечернем платье от дома моделей Гальяно. Вы видели когда-нибудь невесту на итальянской свадьбе, где любят подчёркивать белыми кружевами чуть смуглую кожу виновницы торжества? Так вот, это был тот самый случай, когда действительность превзошла все воображаемые события, которые только могли прийти в голову живому уму итальянского мафиози. Нанаец не очень долго приходил в себя. Ему хватило 2-ух минут. Вот что значит закалка разведшколовских испытаний в изолированных помещениях. Нас ведь учили не терять сознание даже в ограниченном объёме аквариума при встрече со знакомой русалкой. Нанаец очень живо смог продемонстрировать свои кондиции, ввернувшись обратно вверх в сторону симпатичной кариатиды с каменным лицом, как на приёме у дантиста. Вот это, я понимаю, выдержка! И ни одна из дипломатических особ ничего не сумела заподозрить. Томку я предупредил заранее, чтобы она не подавала виду о нашем с ней знакомстве ещё со времён «железного занавеса». Мало ли, какая НАТОвская «блошка» вздумает бдительность проявить. Нам-то с Нанайцем что, вот Томе все «орешки» НАТОвские и достанутся. У них в блоке никто думать толком не научился. Им бы кассетными бомбами сеять. Так, на всякий случай, чтобы лиц не видеть. Милые это люди, солджиеры НАТОвские. Не отвечают ни за что, всё по команде делают. У начальства, де, умные мысли сами собой возникают, а нам, служивым парням, и недосуг думать о потерях мирного населения. Демократия всё-таки, как никак! Выше крыши такой демократией достали наши премилые ребята из блока всемирной безопасности. Я бы, честно говоря, им даже рулон туалетной бумаги не доверил. Растащат, только дай. Особенно, если в пустынной местности. Солдат без удобств, по их понятиям, подобен незаряженному оружию. Странно, что ещё до сих пор кто-то из них смог «свою задницу» защитить. Понятное дело, что задача была поставлена, чтобы мирное население оберегать. Но своя-то ЛОПА важней! Сидят себе енералы в североатлантической штаб-квартире, что-то там такое героическое себе придумывают, а одного понять никак не могут, что рядовым, малообразованным потребителям, коими и являются солдаты НАТОвские,  смачно  и глубоко плевать на все изыски командирские. Что есть присяга для солдата НАТОвского? Да, ничто! Тут и наш российский призывник, пожалуй, даже более осведомлённым будет в масштабе мировом.

Итак, стоим мы в посольстве, скромными официантами притворяемся, сок апельсиновый на подносах по дамам и господам разносим периодически, да канапушки малюсенькие. Канапушки – это бутерброды такие на один понюх. Лишь вдохнул запах, глядь, а от бутерброда одна деревянная палочка, на зубочистку похожая, осталась. Только и остаётся, что про деревенское угощенье средней полосы России вспоминать, как о вершине кулинарного искусства. И кто только так дразнить голодных людей придумал, ума не приложу? Видать, знатный был садист.

Томе нужно должное отдать. Ничем она виду не подала, что знает двоих фиолетовых массаев, одного в набедренной повязке, другого в шортах, и с нежным призывом в глазах. Подошла она ко мне непринуждённо лёгкою походкой и стакан с соком с подноса взяла. А сама тихонько говорит мне на ухо: «Привет, Димыч. Как у тебя с электричеством, дорогой?» Понятное дело, что и у меня, и у нанайца с электричеством всё в порядке. Так и искрим оба от полноты ощущений и тайных желаний. Но виду, конечно, не подаём. Чего доброго, обнаружат, что мирные массаи находятся под напряжением, объявят воздушную тревогу или, того хуже, радиационную опасность. Пока Тамара сок пила, ухитрился я ей встречу назначить через час в одном уютном бунгало для отъезжающих на сафари. Незаметно мы с Нанайцем из посольства венгерского выскользнули, отмылись «тайдом» на заднем дворе, причём безо всякого кипячения. И через сорок минут уже кофе варили, к встрече с нашей Томкой готовясь.

Немногим раньше, ещё до похода в венгерское посольство, я посолил немного сёмги для того, чтобы нашу царицу Тамару порадовать. Взял я целую рыбину с разрешения Никифора Ромуальдыча из посольского же холодильника. В посольстве России, разумеется. Там всегда этого добра навалом. Вот тут я бы хотел немного остановиться подробнее на процессе.

 Вы слышали когда-нибудь такое название «солмон»? Да, не Соломон, я говорю, а солмон. Соломон был царём иудейским, судить всех любил, навроде нашей прокуратуры с бывшим малюткой Скуратовым. Нет, что-то я зарапортовался. Прокуратура же обвиняет только, а Соломон судил по античным, можно сказать, понятиям. У него ещё перстень был, как у воров в законе. И на этом перстне золотых дел мастер выдавил умную мысль: «Денег не бывает много!»  А на обороте, если кто, вдруг, сомневаться вздумает, добавил: «Если денег много, то они скоро кончатся!». Образованные были эти древние иудеи, не приведи, Господь.  Так слышали? Нет? Так вот, все англоговорящие граждане утверждают, что солмон – это рыба из семейства лососёвых. Не верьте им! Никакой это не солмон, а самая настоящая сёмга. Где уж, этим англоязычным. У них-то самих сёмга не водится, вот и придумали какого-то мифического солмона, чтобы население вводить в заблуждение. Им волю дай, так они и обычную селёдку ивасями обзовут, и таранку сушами, и крабов – чатками. Никакого уважения у этих, так называемых, культурных людей к морепродукции. Но оставим эту тему для дискуссий в PEN-клубе, а сами попробуем быстро сёмгу посолить. У нас времени нет. Нам побыстрей бы. Перво-наперво, уясните себе следующее: вам не понадобиться ничего, кроме соли и острого ножа. Есть у Самурайца замечательные понятия, как с благородной рыбой обходиться. Однако ж, не совсем они правильные с моей точки зрения. Он для засолки всякого рода ухищрения применять привык, да ещё продукты дополнительные. К примеру, смесь сахара и соли он называет комплектом для сёмужного засола. Оставим эту сентенцию на совести лучшего агента прикрытия. Он ведь, мой замечательный агентище, настоящую сёмгу редко пользует. В повседневной жизни, всё больше, к дальневосточным лососёвым прикладывал свои кулинарные таланты. Горбуша, там, кета, чавыча всяческая, кумжа. Извините, кунжа! Хоть и с ошибкой (по Далю), но зато с дальневосточным шармом. Нет, далеко этим братьям меньшим лососёвым до царицы-сёмги. Они не отличаются нормальной жирностью, и потому, согласен, нуждаются при засолке сдабриванием растительным маслом и пр. Зачем тогда называть такой засол сёмужным, коли к сёмге никакого отношения он не имеет, осмелюсь спросить? Хватит болтовни, однако! Берём в правую руку острый нож и начинаем засол сёмги. Предлагаю два варианта. Один лучше другого.

ЗАСОЛ СЁМГИ

(вариант первый – порционный, скоросолка)

Для осуществления проекта вам потребуется кусок сёмги из середины примерно на килограмм, острый нож и соль. Этого будет вполне достаточно. Перво-наперво убедитесь в том, что сёмга охлаждённая или единожды замороженная. Многократно перезамораживаемая рыба имеет неприятный «цвет лица», а, проще говоря, внутренний окрас. Вместо ярко оранжевой, она становится на месте среза грязновато-кирпичной. Если у вас нет возможности сделать надрез, то посмотрите рыбе прямо в глаза. Они вам, конечно, ничего не скажут. Но вот цвет наружной поверхности жабр и оттенок челюстей поведает о многом. Начинающие желтеть костные образования говорят о том, что сёмгу хранили неправильно, она засиделась в девках и приобрела черты, свойственные большинству одиноких женщин. Вздорность и жёсткость филейных частей. С такой рыбиной вам не по пути. Отыщите другую. И вовсе не обязательно, кстати, тщательно рассматривать цвет сёмгиных зубов. Житейский опыт и здравый смысл подскажут вам, какая рыбина имеет свежее дыхание, генетически чистую родословную и непередаваемый лососёвый вкус.

Итак, перед вами лежит килограммовый кусок вожделенного продукта. Разрежьте его пополам до шкурки, не повреждая её, и так, чтобы позвоночник оставался целиком на одной половине. Затем ножом аккуратно отделите сначала одну половинку от шкуры, а затем – вторую. Отделение идёт очень просто. Для этого левой рукой держите кусок рыбы «за шкирку», а второй при помощи ножа нежно отделяете мясо от шкуры. Это тем проще делать, чем ближе температура рыбьего тела к отрицательным значениям. Но всё-таки помните, что изначально не замороженный продукт всегда вкуснее. Правда, в связи с этим, вам придётся несколько сложнее в отделении шкуры, но, поверьте, усилия ваши не пропадут понапрасну.

После того, как перед вами оказались два полукилограммовых куска сёмги, освободите один из них от костей позвоночника. Этот фрагмент с костями можно засолить отдельно и позднее обгрызть, когда гости покинут ваш дом, под кружку ароматного самогона. Затем наступает сам момент засолки. Перед ним помойте руки и вытрите их досуха. Теперь правой рукой вам предстоит работать только с ножом и солью. Не пачкайте её в жирной рыбе, иначе ёмкость, откуда вы будете брать соль, пропахнет рыбой. Стоит ли напоминать о том, что соль для нашей процедуры должна быть не мелкой столовой, а крупной и, возможно, йодированной. Последнее дело вкуса. Мне, к примеру, сказать, не нравится йодированная соль в этом варианте.

Перед тем, как начать готовить порционные кусочки, определитесь, какими вы их желаете видеть. Если все полностью одинаковыми, то можно сразу приступать к нарезке. Но учтите, что в этом случае ломтики будут довольно длинными, поскольку на срезе сёмга средней пищевой зрелости (7-8 кг) имеет объём груди сродни молодому поросёнку. Я обычно режу половинку среза ещё пополам. И тогда у меня получается два вида порций. Одни от спины – радующие глаз своей овальной сытостью, вторые от позвоночника и до места, откуда растут плавники –  привносящие восторг в душу причудливой прихотливостью форм, напоминающих лекало чертёжника. Выбирайте сами, что вам ближе. Либо возможность заглотить кусочек солёной сёмги за одно вилконанизывание, либо, наоборот, – эстетическое разрезание рыбы  специальным ножом, с раздражением, что вокруг собрались одни эстеты.

Теперь добавлю пару слов о толщине сёмужных кусочков. Здесь тоже человечество ещё не пришло к единому мнению. Кому-то нравятся тоненькие, почти прозрачные на свет ломтики, которые можно сворачивать в виде бутона раскрывающейся розы. Другим же больше по нутру, когда порцию можно ощутить на вес, не прибегая к помощи аптекарских весов. Для первого варианта нож должен быть ОЧЕНЬ острым, запомните это. Я лично предпочитаю нечто среднее, когда толщина кусочков не меньше 4 мм, но и не превышает 7 мм.

Когда все порционные кусочки готовы, можно их солить той самой ПРАВОЙ рукой, в которой ещё недавно сверкал острый ножик. Намазывайте сёмужный ломтик солью со всех сторон, или же, присыпайте. Но с чувством меры. Здесь вам опять придёт на помощь здравый смысл, который непременно напомнит, что недосолённое всегда можно досолить, а пересолённое только испортишь при отмачивании. Надеюсь, намёк мой нашёл своих адресатов? Засолив все кусочки сёмги, разложите их на праздничном блюде в таком красивом виде, как рекомендует художественный совет Большого Театра. Там все спецы по части вкусно и красиво покушать. Не пытайтесь им возражать. Они не подведут.

 Разложенную сёмгу вместе с блюдом поместите в пакет и поставьте на час-полтора в холодильник. Для чего пакет, начнут интересоваться лица, забывшие физику? Пакет нужен для того, чтобы солёный ароматический флёр не покидал пределов квадратно-гнездовой засолки и циркуляцией своей создавал нужный кулинарный момент. По истечении заданного времени, когда гости уже вовсю стучат каблуками по вашему крыльцу, можно доставать блюдо из холодильника. Перед подачей на стол не возбраняется украсить сёмгу листиками зелени, ломтиками лимона, маслинами или же оставить всё, как есть. Про час-полтора я сказал только для слабонервных. На самом деле кусочки сёмги можно вкушать уже через 20 минут. А я, например, люблю иногда употреблять, так называемого солмона, в процессе его приготовления. Посолил – и тут же в рот отправил. Просто чудо, как хорошо и душевно. Одно плохо, потом гости есть опасаются, глядя на сытого и безразличного к деликатесам хозяина. Уж, не хочет ли он нас отравить на всякий случай? Чтобы не шлялись по гостям при появлении малейшего повода, к примеру.

ЗАСОЛ СЁМГИ

(вариант второй – затяжной)

Здесь необходимо проделать все те процедуры, которые описаны в первом рецепте до фразы «…так, чтобы позвоночник оставался целиком на одной половине». Дальше всё будет немного по-другому. Не будем удалять из рыбы кости и нарезать на порции. Вместо этого распластаем сёмгин кусок, развернув его по надрезу, и выложим на «спинку», или, правильнее будет, на шкуру. Сразу приступайте к солению. Здесь тоже необходимо обострённое чувство меры. Примерно такое же, как и в игре в «Black Jack». Я, собственно, такого названия не приемлю. Уголовная игра «очко» так и останется «очком», как бы не пыжились господа из Лас-Вегаса в своих непутёвых попытках обернуть guano в яркий фантик. Я просто так сказал для тех, чья судьба напрямую связана с игорным бизнесом. Там тоже не все пропащие. Есть и вполне нормальные люди, только без тормозов и масла в голове.

Посоленный кусок сёмги сворачиваем обратно относительно рыбьей хребтины, заворачиваем в слегка влажную хлопчатобумажную (а лучше – льняную!)  ткань, укладываем на дно ёмкости для холодца, закрываем крышкой и помещаем в холодильник. В район морозильной камеры. Пускай-ка, полежит там наш продукт деликатесный дня два-три, жиром изойдёт, солью пропитается. А дальше что? Дальше зовите гостей и точите нож поострее, если вам с самого начала было лень на порции сёмгу нарезать.

Кстати, а тех, кто сёмгу пытается пожарить на решётке или, пуще того, котлет из лосося наделать, я бы на месте апостола Петра, сразу в геенну огненную направление выписывал, чтобы не корчили из себя знатоков, не умничали и продукт превосходный понапрасну не переводили! Хочется вам отварного лосося – возьмите себе форель морскую, а солмона – не смейте трогать! Это вам не какой-нибудь дохлый подлещик. Это СЁМГА!

Итак, стол у нас с Нанайцем уже накрыт, а гостьи всё нет. Впрочем, опоздание на полчаса для прекрасной дамы – не опоздание. Поэтому не стали мы со Стасом сильно переживать. Тем не менее, последние пять минут ожидания немного понервничали. Но тут стук в дверь раздался, и Томка вошла. Она прекрасно выглядела в брючном костюме из джинсовой ткани из штата Миннесота, шляпке-амазонке и шлёпанцах из пробкового дерева. Теперь понятно, почему опоздала. Переодевалась. Если сказать, что наша встреча была тёплой, то, значит, не сказать ровным счётом ничего. Сладостные воспоминания, смешанные с дурманом духов «Chic» от Каролины Эрейро, полынных трав, на которых мы заварили превосходный мокко и терпким запахом армянского коньяка «Ани» (его нам из Центра прислали вместе с КЛП для поддержания шпионского тонуса) наполнили нашу холостяцкую берлогу и не давали заснуть всю ночь. А, возможно, и не «Chic» назывались Томкины духи, а, скажем, «Guepard» или «Rochas absolu». Этого я теперь вам точно не скажу, ибо насморк у меня подсознательный случился. Только под утро стихли бесконечные беседы, начинающиеся с традиционного «ты помнишь?», и мы заговорили о деле. Попросили Тому поразвлекаться один-два дня без нас, исследуя Дар-эс-Салам и его окрестности, поскольку нам с Нанайцем необходимо было самым срочным образом решить вопрос с айсбергом. Раз и навсегда!

Наутро мы с Нанайцем уже суетились в российском посольстве. Вертолёт был выделен в наше распоряжение вместе с лётчиком-японцем. Этот японец – бывший камикадзе. Он совершил больше ста боевых вылетов во времена кампании на Соломоновых островах. И каждый раз неудачно. Жив оставался. В конце концов, японскому правительству надоел этот живучий пилот, и они его списали в малую авиацию. Нахиро Косуока, так звали нашего японца, обиделся на своё правительство, переехал на постоянное место жительство в Танзанию, где и открыл собственное вертолётное агентство «Хеликоптерс форевер». Попасть к нему на борт с ЛИЧНЫМ управлением сэнсея  в здешних местах считается высшим шиком. Ещё бы, у Нахиро почти 70 лет лётного стажа! Где вы ещё такое встретите?  Заняли мы места в вертолёте и строго по карте начали побережье облетать, что вблизи Дар-эс-Салама находится. Вооружились биноклями с Нанайцем, акваторию разглядываем в шесть глаз. У нас ведь ещё и по «третьему глазу» в затылок вживлено с недавних пор. Технология новая, нужно сказать. На полевых мышах её ещё во времена освоения целинных земель обкатывали, потому-то там и урожаи не задались как-то сразу. Много зерна мыши уничтожали, и вывести их никак – больно глазастые. А на разведчиках только-только это открытие применять начали. Всё боялись учёные сперва, что начнём подглядывать, что там начальство на компьютерах делает. Но потом успокоились. После того, как выяснилось, что руководство наше, шпионское, на компьютере всё больше, в морской бой играет или в покер нарисованных девчонок разоблачает. Ничего, в общем, секретного. Хорошо с этим «третьим глазом».  Жаль, не догадались ещё по подзорной трубе захватить с собой. Так бы полный обзор был на 360 градусов с оптикой. Вы намекнёте мне, что не мешало бы и Нахиро задействовать в качестве наблюдателя? Тут у вас промашка получается. Старенький лётчик Нахиро Косуока, не видит уже ничего. Единственно только, по своей нечеловеческой интуиции пилотирует. Причём так, что глазастым лётчикам и не снилось.

Одним словом, высматриваем мы с Нанайцем свой украденный айсберг, а японец вертолётом управляет искусно. Челюсти вставные в карман спрятал, чтобы не вибрировали в режиме «висения». Оба его протеза новёхоньких пристёгнуты к плечам. И к ручке «шаг-газа» прикручены, клещами не отдерёшь. Милое дело. К обеду весь пролив Мафия исследовали. И со стороны острова, и со стороны материка. На всякий случай и сам остров Мафия вокруг облетели. Нет айсберга, будто растворился в солёных водах. Приземлились заправить вертолёт и перекусить. Удачно, нужно отметить. Только правую стойку сломали и всё. Но это пустяк для механиков. За годы работы с Нахиро Косуокой натренировались. Мы со Стасом по большому стейку навернули из антилопы-гну, которые сами на углях пожарили, а Косуока пососал бамбуковых палочек, тем и довольствовался. Много ли ему нужно, если половина желудка и печень ещё на Соломоновых островах американцами отстрелены.

Всю вторую половину дня изучали Занзибарский пролив. И здесь – «пустышка». Но не могли же такую махину, как наш айсберг, дальше отогнать за такое короткое время! Что-то здесь не так. «Давай, - говорю. – Нанаец, соображать будем. Не видел ли ты, часом, чего необычного в полёте?» Призадумался Стас крепко, да, и заснул тут же. А когда проснулся, закричал: «Карта!» И точно. Карта. Схватил я карту побережья Танзанийского и внимательно начал её изучать. Миллидюйм за миллидюймом. Миллиметр за миллиметром как-то привычнее, но карта, жаль, англичанами составлена. Не метрическая, значит. Через полчаса решение появилось, как свет ясный в окошке. Видели мы остров один в полёте над Занзибарским проливом, который на карте не обозначен. Но здесь вам Африка, а не Тузла какая-нибудь. За просто так, на этом континенте, и петух не прокукует. Понимать надо! Стало быть, неоткуда острову постороннему образоваться было. Не с Азова же его намыло, в конце-то концов! Хорошо, а почему же мы сразу на него внимания не обратили, на островок этот? Тут тоже всё просто объясняется. Закрасили наш айсберг сторонники Гогенлоэ в зелёный цвет пульверизаторами и краскопультами с аэростата или же дирижабля какого. Даром, что ли, он краски со всей Европы наворовал. А сверху разве так запросто отличишь айсберг от остальных островов, если он покрашен и землёй присыпан слегка. Тут только аналитические размышления помогли. В общем, так, господин Гогенлоэ, маскируй, не маскируй – в результате  против нас с Нанайцем всё равно ничего не добьёшься. Тогда это только догадка была, но позже убедились мы с Нанайцем в своей правоте. Схватили тут же своего японца за протезы и к вертолёту несём. По пути рассказываем, куда лететь нужно, чтобы он свою интуицию начал настраивать на нужную волну. Так, право, быстро двигались в поступательном режиме, что из нашего Нахиро слуховой аппарат вывалился. Почему один? Так ведь второе ухо ему акула откусила лет двадцать назад, когда он купался в неположенном месте. В океанариуме. Сослепу его за бассейн для туристов принял камикадзе наш любезный.

В общем, пришлось нам с Нанайцем по земле на карачках ползать рачьим манером, аппарат искать и снова всё нашему Косуоке объяснять. Только время потеряли. Смеркалось уже. Не интенсивно так, но и не совсем, чтобы никак. То есть вертолёта различить уже практически невозможно, если не знать точно, где он упал недавно. Не зря же говорят, что поспешишь – людей насмешишь. Долго ещё механики, из племени банту, над нами смеялись. Никак они не ожидали, что эти белые чудаки на вертолёте с двумя сломанными стойками и погнутой хвостовой балкой полететь отважатся. А у нас с Нанайцем нет другого пути. Но не отменять же вылет, когда удача так сама в руки и просится. Тем более что лётчику нашему всё равно ничего не видно, даже в очках с искусственным хрусталиком. Стало быть, и не страшно. Да, если бы и видел наш доблестный Косуока, так что с того – у камикадзе ничего опасаться не принято, ибо самим ниппонским микадой они обласканы и взлелеяны, что поднимает дух боевой до заоблачных высот. Нам со Стасом тоже к переделкам не привыкать. А нужный объект мы и в свете прожектора углядим. Взлетели, прихрамывая на одну лопасть. Хвостовым винтом по земле вдарили и – в добрый путь, герои Илиона! До чего ж хорошо Нахиро матчастью управляет, залюбуешься. Он бы и вовсе на одном редукторе взлетел, пожалуй, как валькирия в ночь Вальпургиеву. Такой молодчага! Долго ли, коротко ли, только заметили мы на горизонте НАШ остров. Вроде сместился он немного относительно первого над ним пролёта. А, может быть, это искривление хвостовой балки давало о себе знать. Не стали мы выяснять подробности. Главное, что нашли-таки айсберг замаскированный, без особых хлопот и проволочек. И тут в две глотки начали японца уговаривать, чтобы посадку на айсберг совершить. А тот заартачился, дескать, не успеет до «Санта-Барбары» домой вернуться. И чего ему далась эта «Санта-Барбара»? Ведь всё равно английского не знает. А на суахили про Калифорнийский городок в Танзании не показывают. Или он рассчитывал после очередного чрезвычайно жёсткого приземления язык незнакомый одним махом постичь? Слышал я, что где-то в Бурунди даже макака научилась до десяти считать сходу, когда её с парашютом из самолёта выбросили. Но сам лично таким чудесам свидетелем не был.

  В общем и целом, еле-еле уговорили сэнсея Нахиро. Но прежде вынуждены были мы со Стасом всё содержание сериала с 213-ой по 256-ую серию коротенько рассказать, пока наш камикадзе горючку с наслаждением вырабатывал. Иначе он не соглашался на посадку в сложных метеоусловиях. Осторожный, чертяка! После этого вытащил Нахиро вставные челюсти из нагрудного кармана лётной куртки, определил их на своё законное место и с грозным криком «Банзай!!!» разложил вертолёт по зелёному льду. Опять неудачно. Вертолёт на бок упал, лопасти обломал, а японцу хоть бы что. Только кончик языка прикусил при падении. Мы с Нанайцем тоже лишь шишками отделались. Быстро в себя пришли. А на айсберге паника. Народ какой-то в одном нижнем белье бегает с криками «Пожар! Пожар!» А при чём тут пожар, если один только вертолёт и горит. Никакой выдержки у людей. Оттащили мы нашего славного камикадзе в сторонку, чтобы взрывами топливных баков ему ещё чего-нибудь лишнего не оторвало, а сами бросились с фонарями коварного принца Гогенлоэ искать. Троих пареньков по дороге связали, а сами к ледяной каюте своей двинули. Наверняка, он там сидит, где ж ещё. Быстро бежали, но не успели. Услышали, как катер от айсберга отчалил. Ушёл подлый принц. Но ничего. Мы ещё встретимся! Дорожки в Танзании узкие. В каюте своей обнаружили одежду аристократическую, брошенную в жутком богемном беспорядке, и телефон спутниковый с аккумулятором от трактора «KATO». Точно. Здесь принц прятался, даже на связь с кем-то выходил. Не иначе, с покупателем. Ожидал, когда айсберг искать перестанут. Не вышло. Тем не менее, нужно бы пленных допросить. Выяснить, кто покупатель. Нанаец быстро шпану немецкую разговорил, да что толку. Не знали они ничего. Только всё расстилались в любезностях: «Данке шён, да бите зер» Не хотели за свои художества отвечать, даром, что отпетые.

Тогда сели мы с Нанайцем на вёсла и к утру уже были в Дар-эс-Саламском порту. Перед тем, как айсберг танзанийскому правительству с рук на руки передать в качестве помощи безвозмездной от РФ, мы его от краски и земли почистили. КЛП включили на малые обороты, растопили верхний слой на глубину 20 сантиметров, а сами в каюту спрятались. Всю гадость вместе с остатками сгоревшего вертолёта за борт и смыло вешними водами. Не айсберг – загляденье одно. В порту нас уже встречали с военным оркестром и народными танцами. Посол Никифор Ромуальдыч лично пожал нам с Нанайцем руки со словами: «Вот обрезание – так обрезание! Теперь бы ещё крайнюю плоть найти!» Говорил он, как обычно, витиевато и образно, но мы со Стасом, конечно же, поняли, на что намекал посол. Про Гогенлоэ речь шла. Что ж, теперь если принцу границы для выезда из страны перекроют, ни за что он от нас не уйдёт. Никуда не денется, прыщ аристократический. Не мешало бы, впрочем, и заказчика найти. Того самого магната местного, который айсберг купить хотел в частном порядке и потом водой спекулировать. Но об этом подумаем чуть позже. Нас же Тома ждёт. Вот она на берегу цветами встречает. Ага, и два ящика пива за ней носильщики тащат. Не забыла ничего, наша красавица. Спасибо ей огромное. Человеческое.

На этом, собственно, я бы и закончил первую часть повествования о наших Танзанийских приключениях, но добавлю ещё пару слов, чтобы читатель не томился в сомнениях и догадках. Прославленный камикадзе Нахиро Косуока страшно гордился, что смог протаранить такой огромный авианосец. Он действительно считал, что мы авианосец захватили. Никто не стал переубеждать старика. Вскоре от имени Президента ему вручили орден «Славься, славься» и денежную компенсацию за разбитый вертолёт, а во всероссийском конкурсе «Вероника-2004» он победил в номинации «Лучший таран года». Если кто из вас посетит Дар-эс-Салам, то рекомендую прокатиться хотя бы часок с маэстро Нахиро Косуокой на вертолёте. Это будет стоить вам кругленькую сумму, но, поверьте, прогулка того стоит.

 

Да-да, милый Моисей Абрамович, я освобождаю вам душевую кабинку. Сейчас только пену мыльную смою с ушей и немедленно вам место предоставлю. А с мылом мне никак нельзя. Мне рандеву назначено у Карла Великого. Хочу у него немного про кулуары расспросить. При удачном раскладе себе такие же в изоляторе обустроим. Если, конечно, главный врач возражать не станет. А чего ему, собственно, возражать, коли уплачено давно?...